Обручение на чертовом мосту

Арсеньева Елена

– Верю тебе на слово, – сказала она. – И куда дальше этот мед девают?

Куря смотрел на нее, как на сумасшедшую:

– Известно куда! Едят! Либо ложкой черпают, либо на хлеб намазывают, либо пряники медовые пекут. Только в наши избы крестьянские такой мед не попадает. У нас все больше дикий. От диких пчел. Его шибко много не наберешь: гнездо дикого роя высоко на дереве, в дупле, туда и лезть опасно, и мед брать трудно. Небось только медведям да бортникам под силу, а у нас все бортники обязаны свою добычу в господский дом нести. Потом этот мед отправляют либо в город, на продажу, либо барину с другим съестным припасом. А порой сладкого поесть охота – ну просто мочи нет. Ну вот мы с Савелькой и… –

Куря виновато пожал плечами. – Да разве только мы? Небось и другие тоже норовят хапнуть то, что плохо лежит. Адольф Иваныч сам виноват, что тут защелка в окне изломана, а он недоглядел.

– Адольф Иваныч вряд ли будет каяться, что за господским добром плохо смотрит, – сухо сказала Ирена. – А вот тебя он крепко выдерет, как мне кажется.

На черные глаза Кури навернулись слезы.

– Ладно, – сказала Ирена, – не реви. Я тебя отпущу, так и быть. Только ты мне свои лапти отдай.

Куря так и вытаращил глаза, еще блестящие от слез:

– Лапти? Зачем?

– Откуда ж ты такой взялся, что не знаешь, зачем лапти нужны? – злоехидно передразнила его Ирена. – На ноги их надевают. Видишь ли, босиком ходить я не привыкла, боюсь пораниться.

– Вот и я боюсь, – пробормотал Куря, садясь, однако, на пол и принимаясь расплетать веревки, которыми лапти были подвязаны. – Онучи тоже возьмешь?

Ирена растерянно хлопнула глазами:

– Какие еще онучи? Зачем они мне?

– Бери-бери! – настаивал Куря, разматывая куски полотна, которыми были обернуты ноги до колен. – Не то всю кожу лаптями да оборами сдерешь. Лыковые они, грубые. Без онучей никак нельзя.

Не составило труда понять, что онучами (кусками полотна) нужно обмотать ногу от подошвы до колена, потом напялить лапоть, а веревками (оборами) ногу обвязать, чтобы лапти держались, не сваливались.

«Немножко похоже на шнурованные ботинки, – подумала Ирена, выставляя обутую ногу и с сомнением ее оглядывая. – Только очень-очень немножко… совсем чуточку!»

Хотя она отошла от окна и сидела теперь на полу, Куря не сбежал. Внимательно смотрел, как она обувается, и давал дельные советы: например, не затягивать оборы туго, а то ноги заболят. То, что они все равно заболят, Ирене и так было понятно: лапти ей были маловаты в длину, хотя и широки. Но что ж делать, других не припасено!

– Спасибо тебе, Куря, – от души сказала она и подумала, что, пожалуй, попросит отца выкупить и этого доброго мальчишку. Выкупить – и отдать его Станиславу. Из Кури может вырасти отличный лакей, а то и камердинер для молодого барина. Стасик хоть и задира, каких свет не видывал, но сердце у него предоброе, Куре у него хорошо будет. – Кстати, я все хотела спросить, что за имя у тебя такое странное? Это в честь какого же святого?

– Святой у меня замечательный, – гордо сказал Куря. – Меркурий Смоленский, слыхала про такого?

– Нет, – покачала головой Ирена. Она понимала, что давно пора бежать, однако жалко было расстаться с Курей. – И чем же он знаменит?

– Татаре к Смоленску подступали, – таинственным голосом начал рассказывать Куря, – а воин Меркурий на страже стоял. Не заметил он, как подкрался враг и голову ему саблей снес. Однако воин Меркурий долг свой стражничий помнил, сердце его болело за горожан, на которых беда шла, а потому смог он голову взять под мышку и пойти к ближнему посту. Увидали татаре, как он идет, голову свою держа, а та мертвыми устами вещает: «Берегитесь, враг близко!» – струсили, не сразу смогли дальше наступать. За это время Меркурий дошел до поста, и стражники, увидав его, сразу поняли: беда близка! Успели вооружиться, в город за подмогой послали, отшибли татарей. А Меркурий, когда понял, что исполнил долг свой, помер. Тут его и определили в святые за ратное мужество.

– В самом деле, святой знатный, – сказала Ирена

с комком в горле, до глубины души пораженная этой трагической и трогательной историей.

– Вот и я говорю, – кивнул Куря. – Одна беда с моим именем: больно оно длинное да важное, а попросту и не окликнешь. Либо Меря, либо Куря, вот и все. Кто во что горазд, тот так и зовет. Тятенька, царство ему небесное, Курилкой кликал, хотя я табаку в рот не брал отродясь и не возьму никогда, больно надо поганиться!

– Тебя можно Меркушей звать, – сказала Ирена.

– Во-во! – обрадовался мальчишка. – Маманя так и называет. Мы с тобой, говорит, Матреша да Меркуша, одни теперь на белом свете…

– Матреша?! – повторила Ирена. – У нее волосы рыжие такие?

– Рыжие, как огонь! – засмеялся Куря. – А я в тятеньку удался… в тятеньку покойного… – И он отер слезы, вдруг покатившиеся по щекам. – Хоть и мало мы с маманей от него ласки видели, а все жалко. Жил неприкаянный, никому не нужный, да и помер невесть как… Небось поп откажется отпевать, зароют за оградой кладбища, а то и в жальник [11] швырнут, неприкаянного…

11

Так в старину назывались общие могилы – ямы придорожные, куда бросали трупы бродяг и самоубийц: религия запрещала их хоронить с обычными обрядами, на обычных кладбищах.

– Ах! – так и вскрикнула Ирена, внезапно угадав, почему ей такими знакомыми кажутся и глаза, и брови, и волосы Кури. Понятна, в одно мгновение понятна стала и ненависть к ней Матреши. Она была любовницей Игнатия, она родила от Игнатия этого славного мальчишку. А он бросил ее и ребенка – в точности как старый граф. Нет, Лаврентьев дал Игнатию образование, позволял ему жить в городе и причудничать вволю, для графа Игнатий был сыном, а для Игнатия Куря оставался просто прижитым от крестьянки, ненужным выблядком. Ирена содрогнулась, вспомнив это грубое слово, услышанное вчера, а заодно вспомнила и того человека, который это слово произнес.

Боже ты мой… Да что ж она тут делает столько времени, чего лясы точит, как называла никчемную болтовню нянька Богуслава? Нужно бежать, бежать без оглядки от Адольфа Иваныча! Еще скорей бежать, чем Куре. Его только выпорют, а вот Ирену, попадись она в лапы немца, может ждать и кое-что похуже.

– Ладно, Куря, – пробормотала она торопливо. – Мне с тобой болтать сейчас недосуг. Беги, пока тебя не поймали.

– И ты беги, – сказал мальчишка, оказавшийся весьма догадливым. – Давай за мной в окошко. Оно на зады усадьбы выходит, отсюда до рощи рукой подать. А из рощи – на Чертов мост. Только осторожна будь, слегу какую-нито возьми, чтобы не провалиться: гать уже погнила вся. У нас ведь знаешь как – мостят, лишь когда услышат, что барину ехать надобно, а через день болотина все поглотит, все зажует. По большой-то дороге тебя мигом настигнут, а через Чертов мост, Бог даст, до тракта доберешься. Свет не без добрых людей, – бормотал он почти слово в слово то, что вчера говорил Софокл. При этом Куря подсаживал Ирену, помогая выбраться в окошко.

Она от души расцеловала его в щеки, успев заглянуть в такие знакомые черные глаза. Сжалось сердце тоской по невозвратному… Но печалиться и горевать сейчас уж вовсе недосуг было, а потому Ирена только сжала напоследок обветренную руку Кури и побежала со всех ног по направлению к роще.

Глава XII

ЧЕРТОВ МОСТ

Впрочем, сказать, что Ирена бежала со всех ног, можно было лишь с натяжкою. Лапти хлябали и норовили сорваться с ног, при этом большие пальцы, упирающиеся в передок неудобной обуви, немилосердно натирало.