Обрученная с розой
Шрифт:
Под копытами поскрипывал песок, звенели цикады в кустарнике. Анна тряхнула головой, отгоняя сон. Губы ее пересохли, хотелось пить. Ей, уроженке туманной Англии, непривычна была жара. Она расшнуровала ворот и покосилась на Филипа, который словно не замечал солнца.
– Вы не устали, миледи?
– Все в порядке.
Но ее голос был едва внятен, и рыцарь решил не торопить коня. Безразлично, когда они прибудут, а девушка еще не окрепла после болезни.
Внезапно он напрягся. Голова Анны доверчиво склонилась на его плечо – девушка уснула. Качнувшись вперед, она обвила руками его торс, сомкнув их на груди рыцаря. Теперь Филип старался вовсе не шевелиться, опасаясь разбудить девушку.
Слегка
Анна спала. В том, как она уснула на полуслове, было нечто детское. Но Филип знал, что она вовсе не дитя, а настоящая дочь Евы с горячей кровью. В те дни, когда она металась в бреду между жизнью и смертью, он понял, как бесконечно дорога ему эта девушка, и молил небеса спасти ее. Она твердила его имя в забытьи словно заклинание, как нечто могущественное, что только одно и могло спасти ее, и сердце рыцаря разрывалось от нежности и отчаяния. Прежде ему казалось, что он может оградить ее от всего света, теперь же Майсгрейв проклинал свое бессилие… Да, он любил ее, но между ними всегда непреодолимой стеной стоял долг, и это заставляло его удерживать себя, быть с нею холодным и сторониться ее. Он знал, что это необходимо, и не желал ей зла, понимая, что, поддайся он слабости, и доброе имя Анны может быть погублено. Она принадлежит к слишком высокому роду, и, когда ей придется занять подобающее положение, слишком много глаз не отрываясь будут следить за ней… Нет, он вовсе не хотел сделать ее несчастной и поэтому даже испытал известное удовлетворение, когда заметил, что после той неукротимой вспышки страсти на корабле Анна начала избегать его. Он видел, что ее терзает уязвленная гордость, но было бы еще хуже, если бы между ними что-то произошло и, очнувшись, девушка возненавидела бы его. Нет, им следует оставаться чужими, так будет во всех отношениях лучше… Лучше? Дыхание девушки касалось его волос. Он чувствовал тепло ее тела, и кровь шумела у него в голове.
«Честь и долг прежде всего! Если я хочу Анне добра, то должен держаться подальше. Я знаю это. Вокруг довольно женщин, чтобы забыться. Анна же… Анна еще дитя, длинноногое дерзкое дитя с мальчишескими повадками… и страстным взором. О, в этих изумрудных очах поистине адское пламя. Удивительная девушка! Не будь она дочерью Уорвика, я бы решил, что всему виною колдовские чары, ибо чем, если не колдовством, можно объяснить то, что я не могу отвести взгляда от ее лица, способен думать лишь о ней, а ее стриженая головка и веснушки снятся мне из ночи в ночь и даже во сне я упиваюсь поцелуем, соединившим нас во время бури».
Анна что-то пробормотала во сне. Филип снова оглянулся.
«Лучше бы она не делала этого, клянусь мессой!»
Он осторожно коснулся сомкнутых на его груди рук девушки. Ему хотелось сжать их, причинить боль и в то же время покрыть поцелуями. Сердце билось тяжелыми редкими ударами, а по жилам словно струился расплавленный свинец.
«Святые угодники! Что со мною?!»
Он яростно пришпорил коня. Кумир обиженно заржал и рванулся в сторону. Анна спросонок изо всех сил обхватила грудь рыцаря.
– Я, кажется, спала?..
Филип не отвечал, посылая вперед Кумира. Ему хотелось бежать от нее, от себя, от всего на свете. Конь летел, словно за ними гнался сам сатана.
Анна едва перевела дух, когда он наконец натянул поводья и конь перешел на шаг, тяжело вздымая потемневшие от пота бока.
– Что случилось? – спросила Анна.
Майсгрейв молчал. Скачка отрезвила его. К тому же пустынные пески ланд, где
Анна выпрямилась, изумленно глядя по сторонам. Она заснула среди бесплодных песков под мерное покачивание седла и стрекотание цикад. Теперь же перед нею расстилалась совсем иная земля. Это был подлинный юг Франции, золотая Аквитания, земля, за которую триста лет боролись англичане и французы, будучи не в силах отказаться от столь лакомого куска. Это был край вина, солнца и поэзии, край, который прекрасная Элеонора Аквитанская отдала Англии вместе со своей любовью к Генриху Плантагенету и который лишь недавно вернулся под сень французской короны после кровопролитной войны.
Заходящее солнце заливало янтарным светом все вокруг. Привыкшая к туманному климату Альбиона, Анна никогда еще не видела столь глубокого голубого неба, никогда ее не слепило столь яркое солнце. Повсюду на холмах курчавились виноградники, цвели фруктовые деревья. Щебет птиц, заросли маслин и смоковниц вдоль дороги. Здесь и там возносились ввысь зубчатые башни замков, увитые жимолостью и розами. Поднимая пыль, по дороге брело стадо свиней. Смуглые девушки с обнаженными плечами, грациозно покачиваясь, несли на головах корзины с поклажей, сворачивая к белым домикам с островерхими крышами. Гостеприимные аквитанцы приглашали путников спешиться и отведать душистого кларета. Их певучий говор звучал по-особому – это был звучный гиеньский диалект. В воздухе витал дух вина, чеснока и мяты. У пруда дети в широкополых соломенных шляпах пасли гусей, наигрывая на свирели. Они были смуглые и темноглазые, их смех звенел в воздухе.
После размытых дорог Англии, где за каждым кустом подкарауливала опасность, где трупная вонь щекотала обоняние на каждом перекрестке, путники оказались в ином мире. Здесь никто никого не боялся, путники не спешили убраться с дороги, едва завидев вооруженного всадника, а дозорные на башнях не торопились схватиться за оружие. Крестьяне в холщовых одеждах трудились в виноградниках, подрезая лозы, или шли по пашням за плугом, влекомым тучными белыми волами. Пришедшие с кувшинами к придорожному источнику молодые поселянки при их приближении приветливо заулыбались, а близ выбеленных известью монастырских стен толстые розовощекие монахи благословили путников, вовсе не торопясь захлопнуть ворота обители.
Все это казалось необычным и удивительным. Анна пребывала в восторге.
– Поистине небо благоволит к этому краю!
– Здесь больше пятнадцати лет не знают войн, – заметил Майсгрейв.
– А разве в этом дело? Нет, мир стал бы скучен без звона оружия. Все зависит от Божьего благословения, ниспосланного на эту землю. Святая Дева, как глупы были Ланкастеры, упустив этот край!
– Вольно ж вам так говорить, миледи! Или вы забыли, что ваш отец держит руку Ланкастера?
– Я помню. И когда отец избавит Англию от Йорков, я уверена, он захочет вернуть короне золотую Аквитанию!
– Для начала ему придется схлестнуться с Йорками, – нахмурился Майсгрейв. – Они сильны, и Англия признала их.
– Так уж и признала, – язвительно заметила Анна. – А непокорные земли Уорвикшира и Оксфорда? Вспомните Лондонский мост, сэр. И зачем, казалось бы, Йоркам заигрывать с Уорвиком, посылая ему письмо? Не оттого ли, что трон их непрочен и они спешат переманить на свою сторону Делателя Королей?
– Что в этом письме, мне неизвестно, – сухо сказал Майсгрейв, и Анна невольно прикусила язык. – Но я знаю твердо, что, если Йорки кинут в Англии боевой клич, немало найдется честных сердец, которые станут с оружием на сторону государя.