Обручённая
Шрифт:
Вот отчего она обрадовалась, хотя и несколько смутилась (вероятно, при мысли, что возьмется давать медицинские советы столь молодому пациенту), когда однажды вечером, пока обитательницы монастыря обсуждали какие-то дела своего капитула, Джиллиан сообщила, что с ней желал бы говорить родственник коннетабля. Она опустила на лицо вуаль, которую носила, соблюдая монастырские правила, и поспешила спуститься в приемную, приказав Джиллиан сопровождать ее, что та, впрочем, не торопилась исполнить.
Войдя в приемную, она нашла там человека, которого никогда прежде не видела; преклонив колено и взяв край ее вуали, он поцеловал его с величайшей почтительностью. Удивленная и встревоженная, она
— Боюсь, что я ошибся и мой приход является нежеланным.
— Встаньте, сэр, — промолвила Эвелина, — и позвольте узнать ваше имя и цель вашего прихода. Мне сказали, что меня спрашивает родственник коннетабля Честерского.
— И вы, конечно, ожидали увидеть юнца по имени Дамиан, — ответил незнакомец, — но ваш брак, о котором уже говорит вся Англия, породнит вас и с другими родственниками мужа, кроме этого юноши, в том числе и с несчастным Рэндалем де Лэси. Быть может, — продолжал пришедший, — вам еще не приходилось слышать это имя из уст его более счастливого родственника, более счастливого во всем, всего же более в предстоящем ему браке.
Комплимент сопровождался низким поклоном. Смущенная Эвелина не знала, как отвечать на все эти любезности. Она вспомнила, что коннетабль, говоря о своей родне, упоминал имя Рэндаля, но можно было понять, что доброго согласия между ними не было. Поэтому она ответила ему лишь немногими словами и поблагодарила за посещение, надеясь, что после этого он удалится; но уходить он не намеревался.
— Судя по холодности, с какой принимает меня леди Эвелина Беренжер, я вижу, что мой родственник (если он вообще счел меня достойным упоминания) говорил обо мне нелестно, чтобы не сказать больше. А между тем имя мое некогда значило и при дворе, и на поле битвы не меньше, чем имя коннетабля; и ничто более позорное, чем бедность — хотя именно ее часто считают за величайший позор, — не помешало бы мне и теперь занять почетное место. Прегрешения моей юности были многочисленны, но я расплатился за них потерей состояния и положения в обществе; и мой счастливый родственник мог бы мне помочь, если бы пожелал. О нет, не кошельком! Как я ни беден, я не хотел бы жить милостыней, и притом неохотно подаваемой бывшим другом, отдалившимся от меня. Нет, его помощь не ввела бы его в расходы; только на такую я и надеюсь.
— Об этом, — сказала Эвелина, — может судить только сам милорд коннетабль. Я не имею, во всяком случае еще не имею, права вмешиваться в его семейные дела; а если когда-нибудь буду иметь такое право, то пользоваться им стану осмотрительно.
— Мудрый ответ! — усмехнулся Рэндаль. — Но я прошу лишь об одном: передать моему родственнику просьбу, которую самому мне трудно изложить с должным смирением. Ростовщики, которые пожирают остатки моих средств, грозят мне тюрьмой; такую угрозу они едва ли решились бы произнести, а тем более исполнить, если бы я не был лишен поддержки главы нашего рода и не казался им скорее безродным бродягой, чем потомком могущественного рода де Лэси.
— Это прискорбно, — сказала Эвелина, — но я не вижу, чем могла бы вам помочь.
— Могли бы, и очень легко, — ответил Рэндаль де Лэси. — Я слышал, что день вашего обручения назначен, и вы имеете право пригласить кого пожелаете на эту торжественную церемонию, да благословят ее святые! Для всех, кроме меня, присутствие или
— Постойте, сэр, — остановила его Эвелина, тронутая тоном и манерами благородного просителя. — Вам не придется говорить, что вы поведали о своих бедствиях Эвелине Беренжер и не получили от нее всей помощи, какая в ее силах. Я передам вашу просьбу коннетаблю Честерскому.
— Вы должны сделать больше, если действительно хотите мне помочь, — сказал Рэндаль де Лэси. — Эту просьбу вам следует изложить от своего имени. Вы не знаете, — продолжал он, пристально и выразительно глядя на нее, — как трудно заставить кого-либо из рода де Лэси изменить однажды принятое решение. Через год вы лучше узнаете непреклонность наших решений. Но сейчас кто будет в силах противиться вашему желанию, если вам угодно его высказать?
— Все, чего способны достичь мое доброе слово и добрые пожелания, будет сделано, — ответила Эвелина. — Но вы должны помнить, что успех или неудача будут все же зависеть от самого коннетабля.
Рэндаль де Лэси удалился, выказав то же глубокое почтение, что и при встрече; но тогда он приложился к краю одежды Эвелины; теперь он столь же благоговейно притронулся губами к ее руке. Эвелина проводила его со смешанными чувствами, из которых всего сильнее было сострадание; хотя в его жалобах на недоброе отношение к нему коннетабля было нечто неприятное, а признания в прегрешениях звучали скорее гордо, чем покаянно.
Встретившись после этого с коннетаблем, Эвелина рассказала ему о появлении Рэндаля и о его просьбе; внимательно глядя на него, она заметила, что при первом упоминании имени этого родственника на лице коннетабля мелькнул гнев. Однако он тут же подавил его и, опустив глаза, выслушал подробный рассказ Эвелины и ее просьбу пригласить Рэндаля на их обручение.
На мгновение коннетабль задумался, точно искал способ отклонить просьбу. Наконец он сказал:
— Вы не знаете, за кого просите, иначе, вероятно, не стали бы этого делать. Неведомо вам и все значение вашей просьбы, а мой хитрый родственник понимает это отлично. Оказывая ему знак внимания, о котором он просит, я в глазах общества еще раз — уже в третий раз — принимаю участие в его делах и тем даю ему возможность вернуть себе утраченное положение и исправить свои многочисленные проступки.
— Но почему бы нет, милорд? — спросила великодушная Эвелина. — Если он разорился оттого, что наделал глупостей, то сейчас он достиг возраста, когда подобные соблазны уже не влекут; а если рука и сердце у него на что-то годны, он еще может делать честь роду де Лэси.
Коннетабль покачал головой.
— Видит Бог, его рука и сердце еще могут служить, неизвестно только, добру или злу. Но пусть никто не скажет, что моя прекрасная Эвелина обращалась с просьбой к Хьюго де Лэси, а он не сделал все возможное, чтобы ее удовлетворить. Рэндаль будет приглашен на наше обручение; его присутствие окажется тем более кстати, что с нами не будет моего милого племянника Дамиана. Болезнь его усилилась и сопровождается, как я слышал, странными симптомами умственного расстройства и раздражительностью, которая прежде не была ему свойственна.