Обрученные судьбой
Шрифт:
— Подожди, — взмолилась она против воли, когда снова споткнулась, засмотревшись на тело монахини, что лежало прямо у сруба. Знать, кто-то тоже искал спасения в темноте келий да не успел. Лица не было видно из-за волос, что не удерживаемые более апостольником, рассыпались по плечам и земле, скрывая личность убитой. А по цвету волос Ольге никак было не опознать…
— Подожди! Я не могу так быстро идти!
Но усач даже головы не повернул, только сильнее вцепился пальцами, когда мимо пробежала сначала белица, а за ней несколько ляхов, громко гогоча. Ольга поджала губы на подобное равнодушие, стараясь ступать как можно шире и не наступать
Сначала Ольга не поняла, отчего так светло вдруг стало, едва они завернули из-за угла сруба к двору, а потом застыла на миг, пораженная ужасом, что захватил тут же все ее существо. Каждый уголок двора был ныне так хорошо освещен, будто день спустился нежданно среди ночи летней, оттого что ляхи подпалили церковь их нехитрую, и ныне так ярко пылала на фоне темноты леса. Только треск стоял горящего дерева, оглушив Ольгу.
Она бы так и осталась стоять на месте, окаменев от ужаса при виде того, что сотворили с обителью ляхи за столь короткое время, да усач все тянул ее за собой, заставляя идти вперед. Ольга с трудом отвела глаза от горевшей церкви и, стараясь не смотреть на тела, что лежали на земле, пошла вслед за ляхом, держа голову прямо, глядя только в спину шедшему впереди усачу.
Внезапно за подол ее платья ухватились цепкие пальцы, и Ольгу кто-то дернул с силой на себя, замедляя ее ход. Она перевела испуганный взгляд на юбку, потом на белые пальцы, и уже затем на перекошенное лицо матушки Полактии. Из-под апостольника той выбились седые пряди волос и висели вдоль лица, придавая той безумный вид, а редкие ямки — следы от воспы — делали матушку похожей, на блазень из страшных снов.
— Вот она, кара моя! — проговорила игуменья. — А все из-за тебя! Из-за тебя! Ты навела на нас ляхов!
— Нет! — замотала головой Ольга, ужасаясь словам матушки. — Нет, это не я!
— Ты! Ты, блудница вавилонская! Грешница, предавшая свой народ из-за бесовской маяты! Это ты! — не унималась та, тяня на себя подол платья Ольги. Усатый лях обернулся посмотреть, что является причиной этой задержки, взглянул на матушку, а потом, услышав ее последние слова, ударил ту наотмашь по лицу, заставляя повалиться на землю без сознания, отпуская из рук подол Ольги.
— Ворона старая! Уж накаркалась вволю! — и снова потащил за собой ошарашенную его поступком Ольгу. Она взглянула вперед и догадалась, куда так настойчиво тянет ее усач. «До пана», — сказал он, выводя ее из кельи.
И действительно — на фоне полыхавшей церкви она отчетливо разглядела нескольких мужчин. Двое из них были в богато расшитых жупанах, с широкими ремнями на поясе. Они стояли друг напротив друга, широко расставив ноги, и о чем-то громко ругались. Тот, что был пониже ростом и посветлее волосом, горячился, то и дело хлопал себя по ноге шапкой, что зажал в руке, размахивал руками. Второй с темной короткой бородкой и усами, казалось, не обращает внимания на крики своего оппонента, только изредка отпуская реплики, что заставляли того пуще размахивать руками. К этим спорщикам и подтащил Ольгу усач, легко преодолевая ее нежелание приближаться к этим панам, что вдруг вспыхнуло в душе. Какое-то странное беспокойство вдруг овладело ею, заставило замедлить шаг, что впрочем, никак не повлияло на намерение усатого ляха продемонстрировать ее шляхтичам.
— Пан Владислав, — окликнул он панов, что тут же смолкли и повернули к нему головы. Ольга заметила,
А вот темноволосый вначале никак не отреагировал на их появление. Просто стоял и смотрел на нее, прямо в глаза, поражая темной глубиной своих очей. Дьявольские глаза, сказала бы матушка Полактия, и была бы права. Но странно — Ольга не испугалась их. И не отшатнулась она, когда темноволосый пан вдруг пошел медленно к ней, тяжело ступая по земле, будто к каждой ноге у него по пуду привязано. Стояла и смотрела, как он подходит к ней, занимая место усатого ляха, который тут же отошел в сторону.
Ольга не могла отвести взгляда от глаз, что быстро обежали ее фигуру с ног до головы, а потом снова вернулись к глазам. А потом он смежил веки, будто сон от себя отгонял, снова открыл. Медленно поднял руки к ее лицу, и она с удивлением заметила, как мелко дрожат его пальцы, что спустя миг коснулись ее щек, скользнули по скулам.
— Ты ли то? — прошептал пан тихо-тихо, взяв в плен ее лицо, легко гладя кончиками пальцев по ее коже, но Ольга услышала его. Этот тихий шепот вдруг отдался где-то в сердце, а от прикосновения пана стало в теле рождаться какое-то странное чувство — смесь волнения, тепла и робости. — Ты ли то?
Его глаза странно блестели. Ольга не разобрала, отчего этот блеск — то ли от всполохов пожара, то ли от… слез, навернувшихся на глаза. Возможно ли то? Неужто пан потерял кого, а ныне принимает ее, Ольгу, за свою потерю?
Дрожь его пальцев передалась и Ольге. Ее вдруг заколотило от чего-то, перехватило дыхание. Взгляд этих глаз, глядящих прямо на нее, кружащий ей голову, лишил голоса и воли. Она даже не шевельнулась, когда темноволосы пан провел большим пальцем по ее губам, а после начал склоняться к ее лицу.
Грешница, Ольга, грешница. Не зря ее так часто наказывали в монастыре. Ведь она забылась ныне под этими глазами и легкими касаниями, забыла про все, что творилось кругом: разорение, смерть, насилие, огонь. Именно последний и вернул ее из морока.
Внезапно подломились балки крыши и рухнули с диким треском, выпуская в темное небо ослепительный ворох искр. Ольга успела заметить краем глаза, как упал куда-то в огонь, что уже пожирал остатки стен, деревянный крест, возвышающийся некогда на крыше церкви. А потом снова вернулся слух, и Ольга отчетливо услышала женские крики, хохот и перекрикивания ляхов, треск пожара. Разум прояснился от дурмана бесовского, и Ольга вдруг отшатнулась от рук пана ляшского, пораженная тем, что творилось с ней пару мгновений назад.
Он не выпустил из рук ее лица, шагнул следом, но она уже упиралась рукой ему в грудь, отталкивая с силой.
— Нет! Нет! Не трожь меня! — закричала Ольга в голос. Темноволосый пан скривил рот, будто что-то горькое съел, схватил ее за предплечья, больно вцепившись пальцами, развернул к огню, чтобы ее лицо было лучше освещено. А потом черты его снова расслабились, по губам скользнула легкая улыбка облегчения.
А в груди Ольги уже поднимала свою голову тяжесть, что железными тисками стала давить с силой, мешая вдохнуть воздуха. Горло сжалось, будто запершило в нем, и Ольга поняла, что задыхается, что не может дышать. Потрясения этого вечера вызвали приступ сухотной, что не беспокоил ее уже давно, с самой весны.