Обрученные судьбой

Струк Марина

— Ксения, Ксения, — прошептал Матвей, не обращая внимания на то, как напряглась вмиг под его руками жена, не замечая взгляда пленника. Он поднял руку и обхватил пальцами подбородок жены, вынуждая повернуться к нему лицом. — Ах, Ксения, до чего же ты неразумна! Но я не буду наказывать тебя за ту глупость, что ты сотворила. Господь сам указал тебе на неразумность твоего побега к родичу, наказав этим полоном ляшским. Тебе несказанно повезло, что наш ляшский пан настолько благороден, что не тронул тебя. Ведь он не тронул тебя? — большой палец снова надавил на губы Ксении, принуждая их открыться. Ксения едва дышала сейчас, не понимая, что Северский хочет от нее в этот момент, чего добивается. — Я понял, только потеряв

тебя, что за диво было в моих руках. Только получив весть о твоем пленении, я осознал, что ты — часть моей жизни, с которой я вовсе не желаю расставаться. Я места себе не находил, Ксеня.

Ксения вздрогнула, когда он певуче произнес ее имя так, как ее называли только близкие ей и любимые люди. Оно так странно прозвучало из уст ее мужа, так непривычно для нее. Она задумалась над этой странностью и пропустила тот момент, когда Северский склонил голову и коснулся губами ее губ, чего ранее делал довольно редко. Ксения инстинктивно хотела отстраниться, но за спиной была стенка возка, и муж крепко удерживал ее за талию, не позволяя даже шевельнуться. Тогда она повернула голову в сторону, и его губы скользнули мимо ее рта, вызвав в нем довольный смешок, будто его забавляло то, что происходило между ними.

Северский принялся целовать ее шею, отведя кисею в сторону, а другую руку положил на грудь, нашел застежки летника и принялся рвать их, стремясь распахнуть его. Ксения приказала себе расслабиться, как она обычно это делала, не желая вызывать в муже ярости от своего сопротивления, но не смогла. Впервые в жизни не смогла. Чужие губы касались ее кожи, это так ощущалось сейчас, так давило на напряженные нервы, что она снова ушла от губ мужа, поворачивая голову в другую сторону.

И лучше бы она этого не делала. Потому что тут же встретилась глазами с темными глазами Владислава, по-прежнему наблюдавшего за происходящим у возка. Казалось, он сидит совершенно расслабленно, облокотившись спиной о борт колымаги, но Ксения отчетливо разглядела в редком свете костра, как напряжены мускулы его шеи, как ходят желваки по освещенной огнем половине лица.

Северский тем временем уже справился с застежками летника и скинул с плеч Ксении, потом принялся тянуть вниз широкие лямки ее сарафана, не отрывая губ от ее шеи, от кожи плеч, показавшихся в вырезе рубахи. А Ксения будто окаменела, глядя в глаза Владислава, ощущая, как медленно в ней растет волна неприятия того, что творит муж. Впервые ей было противно, противно до дрожи в пальцах, впервые хотелось закричать в голос, оттолкнуть со всей силы. Но она знала, что не может этого себе позволить. Ибо в этом случае тот уже не будет так ласков, как пытался быть ныне.

Не смотри, взмолилась Ксения мысленно к Владиславу, когда Матвей стянул с нее рубаху вниз, обнажая плечи и верхнюю часть груди, не смотри на меня, я так не выдержу точно. Не смогу принять то, что должна. И он отвел взгляд, скрылся с ее глаз, лег на дно колымаги подле остальных ляхов, но она знала, что Владислав слышит каждый шорох, каждый шелест, каждое прикосновение. И еще она знала, что это рвет ему душу. Как и ей, ибо для нее сейчас то, что творил с ее телом Матвей, было равносильно прелюбодеянию. Как будто она была женой не Северского, а этого ляха, что лежал на дне колымаги, закусив до крови губу.

— Я не могу! — вдруг сорвалось с губ Ксении, и муж замер, склонившись к ее груди. — Я не могу так, Матвей Юрьевич, — он поднял голову и уставился на ее. А она продолжала, зная, что не может не попытаться остановить его сейчас. Пусть это свершится, но позже, за толстыми стенами терема. Но только не так! — Это же… это же… будто девку сенную… Без мыльни, не в спальне. На глазах у чади. Прошу тебя, мой муж, только не так!

Матвей долго смотрел на нее, и Ксении оставалось только гадать, какие мысли бродят у него в голове, ведь он стоял спиной к костру, и видеть

его лица она не могла. Зато ее лицо было как на ладони для него. Она старалась изо всех сил показать, что ей не страшно, хотя вся она сжалась, ожидая удара, что собьет ее с ног, ведь она осмелилась возразить ему.

— Занятно, — протянул Северский и снова надавил большим пальцем на ее губы, прижимая их к зубам. — Занятно… Что ж, ты права, жену не берут так, как девку, — он натянул ей на плечи спущенную рубаху, прикрывая обнаженные плечи и грудь. — Я подожду, Ксеня… подожду. Так даже занятнее.

Он вдруг притянул ее к себе, прижимаясь ртом к ее губам, и она поспешила распахнуть их, принять движения его языка, стремясь удержать его благосклонность. Потом он отпустил ее, отступил в сторону, распахивая дверцу возка, помог ей забраться внутрь. И только когда муж закрыл дверцу и отошел прочь, Ксения смогла облегченно выдохнуть, повалилась на сидение, ощущая, как все ее тело сотрясает нервной дрожью, видя перед собой только лицо Владислава, каким она запомнила его пару минут назад.

В вотчину Северского русский отряд въехал только на закате следующего дня. Ксения еще издали увидела сперва сельцо с небольшой деревянной церквушкой, что стояло недалеко от усадьбы, и только после взору показались высокие стены усадебного тына. Еще на подъезде к сельцу проехали столб, на котором Ксения увидела одного из ратников, что уехал в ее сопровождении, когда она решилась на побег из вотчины мужа. Ныне он был мертв, застекленевшие глаза смотрели в небо.

Ксения отшатнулась в ужасе от оконца, чувствуя, как в ее теле снова нарастает страх, ее вечный спутник в стенах этой усадьбы. Марфа же быстро задернула занавеси, чтобы боярыня не видела трупа, у которого возок замер по приказу Северского — тот желал, чтобы жена поняла, как обходятся другим ее капризы и ее нелепые выходки.

Спустя некоторое время отряд снова тронулся, и въехал в небольшое сельцо, направившись по его главной и единственной улочке к усадьбе, возвышающейся на небольшом возвышении в половине версты от поселения. Ксения видела, как высыпали из изб холопы, в основном бабы и дети, ведь световой день еще не закончился, а значит, мужики усердно трудились в полях. Они низко кланялись боярину и его жене, а потом, когда заметили колымагу с пленными, громко загудели, заулюлюкали, выказывая свое презрение и ненависть к ляхам. Ксения услышала, как стали ругаться ляхи, когда в них полетели гнилые овощи, комья грязи и камни, подобранные с дороги. Она понимала, отчего люди так поступают с пленными (хотя ляшские хоругви никогда не разоряли село, ведь Северский умело защищал свои границы от незваных гостей), но отчего-то на сердце не становилось легче от этого понимания.

Ксения выглянула из оконца только, когда возок с глухим стуком покатился по бревенчатому настилу. Этот звук означал одно — въезжали на двор усадьбы через главные ворота с возвышающимся над всяким въезжающим в усадьбу Божьим образом в посеребренном киоте. И верно, миновав ворота, возок покатился по устланной бревнами дороге к главному крыльцу усадебного дома из широких дубовых брусьев.

При виде хором, возникших прямо перед ее взором, Ксения едва сумела подавить в себе приступ отчаянья и страха, захлестнувших ее. Она снова возвращалась сюда. Да еще и с таким приданым, что нежданно принесла в руки Северскому! Ее глаза невольно скользнули куда-то за большой дом — там позади, между других хозяйственных построек была хладная или съезжая, как называли ее здесь, в этой части Руси, а неподалеку от нее, но не столь близко к хоромам, чтобы не нарушать покой хозяев, была пыточная, как знала Ксения. И колодец, некогда действующий, а ныне ставшим орудием медленного убийства от голода и жажды несчастного пленника, если ему не будет дарована Провидением быстрая смерть от падения с высоты в четыре человеческих роста.