Обряд Ворлока
Шрифт:
Нора закончилась округлой пещерой. Похоже, обычная промоина. Вода — дождевая и талая — вначале сочилась по трещине, раскалывающей холм, все больше и больше расширяя ее. Потом рванулась тонким ручейком, затем потоком, который не уступал реке, да и вымыла тот камень, что послабее. Случилось это много лет или даже сотен лет назад, но даже сейчас можно сказать с уверенностью: когда наверху идет дождь, здесь с «потолка» тоже каплет.
В отличие от пещер, приспособленных народом Холмов для жилья, здесь не свисали известковые
Дальний край пещеры терялся в темноте, а в круге света, падающего от факела, вповалку лежали люди. Викинги. Это Вратко понял сразу, еще не успев разглядеть лица, измаранные потом, смешанным с пылью и кровью, лохматые бороды, небрежно брошенное оружие и изрубленные щиты. Скорее всего, он почувствовал запах, памятный еще по плаванию на «Слейпнире», — прогорклого масла, селедки, немытых тел, нестираной одежды. Словен осознавал, что и сам пахнет не лучше: все-таки военный поход, и без грязи не обойдешься, но долго приучал себя не морщить нос, когда вплотную подходил Асмунд или Олаф.
Воины спали мертвецким сном. Развалились, что называется, кто где упал. Рыжебородый кудрявый крепыш взгромоздил сапоги на живот плешивому викингу с редкой седой бородой. Молодой парнишка в разодранной рубахе уперся локтем в щеку худощавому воину, прижимавшему к груди меч в вычурно украшенных бронзовыми бляхами ножнах.
Но вот что удивительно! Вратко не услышал ни звука от десятка — это на глазок — спящих мужиков. Ни храпа, ни посвистывания носом… Люди, выдержавшие сражение, не могут спать сном младенца. Молча и неподвижно.
— Эй! — парень окликнул викингов вначале негромко, а потом откашлялся и крикнул в полный голос. — Э-гэй! Деревья доски моря! Не спите — сами себя проспите!
Воины не пошевелились. Никто даже не дернулся.
— Неживые, что ли… — пробормотал новгородец под нос. Потрогал руку ближайшего урмана кончиком клинка.
Рука свободно подалась. Нет. Не окоченела. Значит, не труп.
Тогда парень преодолел страх и, наклонившись, взял викинга за запястье. Кожа северянина была теплой, но он по-прежнему не обращал внимания на бесцеремонного пришельца.
Что-то тут нечисто. Как бы человек ни устал, но когда в него тычут холодной сталью, а потом треплют за руку, опытный воин проснется. Это въедается в плоть и кровь. Опасность? На ноги и за оружие!
Страх Вратко не исчез окончательно, но изменился. Если раньше словен боялся нападения вооруженного врага, то сейчас опаску взывала неизвестность. Непонятное часто страшит.
Парень осторожно, держа меч и факел наготове (ведь что лучше защищает от нечисти и злых чар, чем огонь, брат Перуна, и добрая сталь?), пошел вокруг сгрудившихся в кучу-малу тел. Не забывая поглядывать
Одиннадцать.
Десять викингов и еще один. Отважные и сильные воины. Они выстояли в бою с саксами, сумели уйти, отступить, не потерявшись. Сохранили оружие и даже несколько щитов — остальные, видно, разбиты в щепки. Что же могло свалить их с ног, погрузить в глубокий, так сильно походивший на смертельное забытье, сон?
Ответ напрашивался сам собой. Колдовство. Чье-то могущественное, изощренное чародейство.
Но чье?
— Стой! — уже не стесняясь ничего, выкрикнул словен. Хлопнул бы себя по лбу, да руки заняты.
Из кучи тел торчала до боли знакомая голова. Лохматые, непокорные волосы. Бурая с проседью борода, напоминающая круглую лопату. Лицо, правда, полностью скрывала корка грязи и запекшейся крови, и лоб охватывала замусоленная, измаранная тряпка.
Это же Лосси-датчанин! Лосси по прозвищу Точильный Камень!
Вон, и рукоять его любимого топора его торчит.
— Эй, Лосси! Лосси, просыпайся! — Вратко решительно преступил через двух дружинников-датчан и схватил вольного хевдинга за плечи. Тряхнул как следует. И еще раз. — Вставай, лохматая башка! Не смей спать!
Голова викинга болталась из стороны в сторону. Да так, что казалось — вот-вот и оторвется. Но он не открыл глаз, даже когда Вратко — неудобно ведь трясти человека и удерживать в руках меч с факелом — слегка припалил ему волосы. Не со зла, а по неосторожности — факел в руке дрогнул.
— Ты слышишь меня, Лосси?! Это — я, ворлок из Гардарики! Ворлок из дружины Хродгейра! Подарок Ньёрда!
Точильный Камень молчал. Только со свистом выдохнул через сложенные трубочкой губы.
Вот незадача!
Отшвырнув коренастого, похожего на гриб-боровик хевдинга обратно, на кучу соратников, Вратко со злости несколько раз пнул сапогом тех викингов, до которых сумел дотянуться, не сходя с места. Если бы они чувствовали боль, то очнулись бы непременно. Вот тогда бы они и надрали уши назойливому словену. И это еще в лучшем случае — датчане, а в особенности люди, идущие за вольными хевдингами, за вождями, которые отказываются повиноваться своему конунгу, обычно бывают скорыми на расправу и не спускают обид.
— Вставайте, люди! Вставайте, даны! — надрывался Вратко. — Что ж вы спите?! Одином вас заклинаю!
Замахиваясь ногой, чтобы из всех сил ударить мирно улыбающегося неведомым сновидениям викинга, новгородец покачнулся, потерял равновесие и шлепнулся, больно ударившись седалищем об острый камень. Выпавший из ладони факел зашипел в лужице, набежавшей в ямку со стены.
Вратко испуганно подхватил связку веток. Не приведи Господь, погаснет. Тогда он останется в кромешной темноте один с десятком датчан, больше похожих на трупы, чем на живых людей.