Обрывки
Шрифт:
Девочка отходит расстроенная.
Всё-таки дочь я в правильный спорт отдал. Братья и одноклассники с ней вообще не спорят. Если что – Соня бровки сдвигает и сквозь зубы так: «Я тебе сейчас врежу». И ей сразу всё отдают. Потому что врежет.
Вышел ты рано утром из дома. Надо по какой-то необходимости: то ли в командировку едешь пораньше, то ли, наоборот, в отпуск, а значит, выдвигаешься в аэропорт или на вокзал. Все спят ещё. Во дворе и в скверах, окружающих твой дом, такая пронзительная тишина, которая бывает только самым ранним утром в большом городе. Пока ещё не проснулись люди, машины, трамваи. И скверы, и дворы
Шагаешь неспешно, думаешь о чём-то своём. На улице зябко, птицы чирикают на свой лад. Уже выползли собачники с питомцами. Это ж насколько надо любить живность, чтоб каждое утро просыпаться на час раньше, волочь упирающегося сонного кобеля на улицу и ждать, пока сделает все свои дела. А потом ловить по всей площадке, потому что он передумал идти домой.
Иду я вот таким тихим утром по скверу, а навстречу бодрой рысцой бежит мужчина моего возраста. Точно такой же, как и я. То есть под сорок, пузо намечается, одышка мучает. Но он бежит, старается, машет руками. Лицо красное, сосредоточенное. Пробежал мимо, обдав тёплой потной волной. А мне завидно стало и тревожно. У меня ведь тоже и вес лишний, и давление пошаливает, и спина ноет. Каждое утро обещаю себе, что пойду в бассейн, в тренажёрный зал, но пока занимаюсь только доступным всем родителям спортом. Сижу в коридоре, пока дочь тренируется.
Нет, ну я, конечно, ещё о-го-го! Мне бы немного вес сбросить, так вообще Ален Делон и Арнольд Шварценеггер в одном лице. Если втянуть живот, то я в джинсы влезу, которые до свадьбы носил. Вот только с каждым годом всё сильнее приходится втягивать. И джинсы трещат.
Иду, думаю о джинсах, и тут прямо тревожно мне стало. И завидно. Но прошёл ещё немножко и вижу на асфальте докуренный до фильтра бычок. Свежий, ещё дымится. А вокруг никого нет. То есть кроме меня, собачников и спортсмена. Но собачники далеко, я не курю. Значит, спортсмен курил только что. Вылез из тёплой квартиры, постоял, покурил, хмуро оглядывая сквер и проклиная обстоятельства, вынудившие его так рано выбраться на пробежку. А потом бросил окурок под ноги и побежал. Пробежит метров сто – опять остановится покурить. А там, глядишь, два-три дня и лень ему будет выбираться из квартиры. Посмотрит на будильник и забьёт на всё это дело.
И я тоже посмотрел на «бычок», представил картину падения спортсмена. И как-то легче стало на душе.
Какой я всё-таки противный.
Ехал в командировку по Брестской области. Где-то между Лунинцем и Столином понял, что сил моих больше нет. Устал, как собака. От аудиокниги уже тошнит, ещё, как назло, не проверил перед отъездом, книга попалась хорошая, но с исключительно занудным голосом диктора. Талдычит на одной ноте – у меня глаза закрываются. Выключил от греха подальше – ещё проснусь в кювете. Радио – не ловит. Тишина – давит. Ну как тишина – натужный рёв двигателя и шелест шин по асфальту. Какая уж тут тишина.
Смотрю – возле дороги дерево стоит. Страшное такое, корявое, сухое. И антураж вокруг соответствующий. Рыжая трава, сгнивший, покосившийся забор. Вот странно – ни дома, ни сарая рядом нет, а забор есть. Зачем он здесь, возле дороги, в почти пустом поле? Я не ботаник, не разобрал – то ли осина, то ли дуб. Главное, что не ёлка, это я точно понял.
Дерево жуткое. В изломанных природой ветках – заброшенное гнездо, там же – несколько погибших омел. Паразиты жили вместе с осиной-дубом и погибли вместе с
Остановился. Вышел из машины, сел под деревом. Вот теперь тишина. Слышно, как ветер колышет сухие травинки. И ствол чуть-чуть поскрипывает. Жутковато. Ещё и забор этот гнилой. Я разумом понимаю, что это мирные остатки какой-то сельскохозяйственной ограды, чтоб снег с поля не уносило, но весь мой опыт просмотра ужастиков подсказывает, что где-то неподалёку то ли оборотни, то ли мутанты-людоеды, то ли девочка из колодца.
Над головой каркнули и заскребли когтями по сухой коре. Я вскочил и пошёл к машине, сам перед собой стыдясь и стараясь не ускорять шаг. Рванул с места так, что шины взвизгнули. Минут двадцать после этого спать не хотелось. У писательской фантазии есть свои минусы. Иногда она мешает жить.
Но спать действительно перехотелось.
Чуть позже, в командировке по Гомельской области снова почувствовал нереальность происходящего.
Промозглое серое утро ранней весны. Зеваю, монотонная дорога усыпляет. Понял, что не выдержу сейчас. Глаза закроются, машина на скорости сто двадцать километров в час уйдёт с дороги и – прощайте потомки. Остановился.
Выбрался из тёплого нутра машины под злой мокрый ветер. Проснулся мгновенно. Вокруг поля, покрытые коричнево-жёлтой травой и кое-где ещё грязно-белыми кляксами снега. Метрах в ста от дороги, прямо в поле – старый бревенчатый дом. Перекошенный весь, крыша кривая, стена кривая, единственное видное мне окно – тоже кривое. Как в детском стихотворении.
До ближайшей деревни не меньше десяти километров. Гораздо ближе огромное сельское кладбище. Оно виднеется в стороне, тоже посреди поля, укрытое от непогоды сизыми безлистыми кронами деревьев. Показалось, что дом вслед за своим хозяином покинул деревню и тихонько ползёт к кладбищу. Поэтому и косой весь, что движется.
Пригляделся. На верёвке у стены колышутся несколько светлых тряпок. Неужели живёт кто-то?
Говорите, у вас горячую воду летом на две недели отключают?
В детстве я очень любил Новый год. Можно не спать всю ночь, смотреть со взрослыми телевизор, слушать их разговоры за столом.
А ещё Новый год – это обязательно Ёлка. И мама достаёт из-за пианино кожаный саквояж, который пахнет одновременно кожей и праздником. Саквояж коричневый, а внутри, я знаю, он клетчатый, словно шотландский килт. И сверху лежит ком серебристого дождика, который в прошлом году небрежно бросили внутрь, а теперь попробуй распутать. Поднимаешь этот шелестящий ком, а под ним – сокровища. Стеклянный джинн с длинной седой бородой из поролона. Стеклянные же хрупкие сосульки. Шары. Один из них мой самый любимый, красный с белым, словно посыпанный сверху снегом. Жутковатая пластмассовая парочка – дед Мороз и Снегурка. У Снегурки от старости стёрто нарисованное лицо, дед сохранил один глаз и вообще выглядит бодрее внучки.
Мы наряжаем с мамой ёлку. В гости приходят бабушка и сестра. Взрослые пьют чай, а мы с Олькой валяемся на ковре, уже усыпанном колючими иголками. Любуемся только что наряженным символом Нового года. В комнате пахнет ёлкой и праздником.
Первую свою книжную выставку-ярмарку я отсидел в смущении. Ко мне подходили, рассматривали книги, что-то спрашивали. Ангелы-хранители от издательства подбадривали меня, но в целом все прошло довольно странно. Утешало только то, что у соседнего стенда сидела девушка, написавшая что-то из любовной лирики, и смущалась больше меня.