Общество «Будем послушными»
Шрифт:
Мы выловили восемь плотв (или плотвинок? Как о них сказать, когда их восемь?), шестерых ельцов, трех угрей, семь окуней и маленькую щучку, но она была такая маленькая, что мельник велел нам бросить ее обратно в воду, и мы, конечно, послушались.
«Вырастет — еще раз попадется», — так он сказал.
Потом жена мельника снова угостила нас лимонадом, на этот раз с хлебом и сыром, и мы отправились домой, слегка отсыревшие, но гордые собой, нанизав всю нашу добычу на ивовый прутик.
Мы замечательно провели время — так бывает только в деревне, в городе люди совсем
Проходя долиной, полем и клеверным лугом, мы продолжали рыбацкую беседу и так неторопливо дошли до того места, где раньше видели младенца в коляске. Младенец куда-то исчез, и коляска его тоже, и бродяги.
«Может быть, цыгане все-таки украли этого ребенка?» — мечтательно произнес Ноэль. Сам он ничего не поймал, зато стихи сочинил. Вот такие:
Вот рыбкой мне стать, Плавать весело, играть, Я б не стал как дурачок И смотреть на твой крючок. Я б лежал себе в теньке Загорая в холодке. А ты зря тут сидишь, На крючок свой глядишь. Меня нет. Привет.«Если они его украли, их можно будет выследить по коляске», — продолжал Ноэль. — «Младенцев можно завернуть в лохмотья и вымахать ему лицо ореховой мазью, но коляску всегда можно будет идеен-ти-фи-цировать».
«Можно замаскировать ее под тележку», — сказал Дикки.
«Или листьями засыпать», — предложил Г. О.
Мы велели ему заткнуться и не болтать глупости, но в скоро времени нам пришлось убедиться, что даже самый младший брат может порой изречь истину.
Мы выбрали кратчайший путь домой, через лужайку и через дырку в изгороди. Трава в том месте примята множеством людей, которые опаздывали в воскресение в церковь и не успевали уже, как полагается взрослым, дойти по дороге. Как я уже не раз упоминал, наш дом стоит совсем рядом с церковью.
Мы должны были пройти еще через рощу, которая принадлежит священнику — за ней никто толком не смотрит и в ней густо разросся каштан, орешник и какие-то кусты. В кустах мы заприметили что-то белое и почувствовали, что долг велит нам влезть туда и посмотреть — может быть, там кролик попал в капкан — оказалось, что там стоит коляска. Она была белая, вся покрыта блестящей эмалью, самой дорогой, которой красят ручки зонтиков для знатных леди. Те, кто бросил одинокую коляску в этом подозрительном месте, сделали именно то, что предлагал Г. О.: забросали ее листьями, только небрежно, и белое
Мальчики прямо озверели от восторга. Они решили, теперь у них есть уникальный шанс стать детективами. Один Освальд сумел сохранить хладнокровие. Он уговорил братьев не бросаться очертя голову в полицейский участок.
Он сказал: «Давайте сперва поразнюхаем сами. Вы же знаете, полисмены сразу находят ключ, как только натолкнуться на мертвое тело. И потом, надо позвать Алису. И потом, надо еще пообедать».
Доводы Освальда были столь разумны и неотразимы (как всегда — вы ведь согласны со мной, любезный читатель?), что все вынуждены были согласиться. Кроме того, Освальд сумел убедить своих легкомысленных братьев оставить эту коляску на месте, а не тащить ее с собой.
«Мертвое тело и вообще все улики надо оставлять точно в таком положении, в каком их нашли, до тех пор пока не придет полиция, — сказал он. — Потом будет расследование, и вскрытие и допрос скорбящих родственников. А то еще кто-нибудь увидит нас с этой штуковиной и подумает, что мы ее и украли. Вот нас спросят „Куда вы подевали младенца?“ — и что мы ответим?»
И вновь мудрость и красноречие Освальда взяли верх.
«Ладно», — сказал Дикки, — «Только замаскировать ее надо как следует». Мы это сделали и пошли домой.
Обед уже стоял на столе, и Дэйзи с Алисой ждали нас, однако Доры нигде не было видно.
«Она — в общем, она к обеду не выйдет», — сказала нам Алиса. — «Она потом объяснит вам, что случилось».
Освальд подумал, что случилась мигрень, или еще чего-нибудь (меня бы и мигрень не заставила пропустить обед), поэтому он дождался, пока миссис Петтигрю покинула нас, и начал страшное повествование о покинутой в лесу коляске. Он рассказывал ее как можно страшнее, но Дэйзи и Алисе все было как об стенку горох. Алиса приговаривала:
«Надо же!» и «Подумать только!», но обе они явно думали о чем-то своем. Они все поглядывали друг на друга и старались не смеяться, и Освальд сразу догадался, что у них опять какие-то глупые секретики, и сказал им:
«Ладно! Я больше ничего не буду рассказывать! Я-то думал, вы захотите поучаствовать. Это ведь серьезное дело, тут и для полиции и для суда найдется место».
«Это где же, — сострил Г. О. — В коляске?»
Дэйзи поперхнулась, попыталась запить, но вода выплеснулась у нее изо рта, и она вся надулась и покраснела. Мы похлопали ее по спине, чтобы она отдышалась. Конечно, Освальд обиделся, и когда Алиса сказала: «Ты продолжай рассказывать, нам всем очень интересно,» — он ответил ей коротко и любезно:
«Нет уж, спасибо, и вообще в таком деле лучше обойтись без девчонок».
«Ты имеешь в виду коляску?» — не унимался Г. О.
«Это дело для мужчин», — продолжал Освальд, не обращая внимания на Г. О.
«С каких это пор мужчины занимаются колясками с младенцами?» — удивилась Алиса.
«Нет там никакого младенца», — сказал Г. О. — «Только пустая коляска».
«А ну вас всех и коляску тоже», — сказал Освальд и погрузился в мрачное раздумье.
Алиса лягнула Освальда под столом и сказала: