Общество риска. На пути к другому модерну
Шрифт:
На этапе, когда наука обращается на науку, а научная экспансия предусматривает и осуществляет подобную критику науки и существующей экспертной практики, научная цивилизация подвергает себя сотрясающей ее основы и ее самопонимание, опосредованной общественным мнением самокритике, обнаруживая такую степень нестабильности своих основ и воздействий, какую превосходит разве что высвобождаемый ею потенциал рисков и перспектив развития. Так начинается процесс демистификации наук, в ходе которого весь комплекс науки, практики и общественного мнения подвергается коренному изменению.
(2) В результате происходит чреватая множеством последствий демонополизация научных притязаний на познание: наука становится все более необходимой и одновременно все менее достаточной для социально обязательного определения истины. Эта утрата функции не случайна. И отнюдь не навязывается наукам извне. Она возникает, скорее, как следствие реализации
С другой стороны, по мере вычленения науки необычайно расширяется поток условных, сомнительных, бессвязных частных результатов. К этой сверхсложности гипотетического знания уже нельзя подходить с одними только методическими правилами проверки. Здесь отказывают и такие вспомогательные критерии, как репутация, характер и место публикации, институциональный базис и т. д. Соответственно нестабильность, систематически порождаемая онаучиванием, захватывает внешние отношения и в свою очередь делает адресатов и пользователей научных результатов в политике, экономике и общественном мнении активными копродуцентами в общественном процессе определения познания. «Объекты» онаучивания становятся также «субъектами» в том смысле, что они могут и должны активно применять гетерогенные предложения научной интерпретации. Причем не только в форме выбора из противоречивых высокоспециализированных притязаний на значимость; эти последние могут противопоставляться и всякий раз должны заново комбинироваться, составляя дееспособную картину. Для общественных адресатов и пользователей науки рефлексивное онаучивание открывает, стало быть, новые возможности воздействия и раскрытия в процессах производства и применения научных результатов. Данному развитию присуща очень высокая степень амбивалентности: в нем содержится шанс эмансипации социальной практики от науки посредством науки; с другой стороны, оно иммунизирует действующие в обществе идеологии и позиции интересов от научных притязаний на просветительство и открывает пути к феодализации практики научного познания через экономико-политические интересы и «новые силы веры».
(3) Пробным камнем критической самостоятельности научного исследования становятся именно возникающие вместе с реализацией научных притязаний на познание и действующие в обратном направлении табу неизменяемости: чем дальше вперед продвигается онаучивание и чем отчетливее общество осознает опасные ситуации, тем сильнее становится принуждение к политическому действию и тем больше научно-техническая цивилизация грозит превратиться в научно созданное «общество табу». Все больше отраслей, инстанций, условий, в принципе вполне изменимых, систематически исключаются из сферы таких возможных изменений путем разработки «обстоятельственных (объективных) принуждений», «системных принуждений», «собственных динамик». Науки более не в состоянии удерживать свою исконную позицию «сокрушителя табу»; они вынуждены отчасти взять на себя еще и противоположную роль «конструктора табу». Соответственно общественная функция наук колеблется между открытием и закрытием возможностей действия, и эти противоречивые внешние ожидания разжигают внутрипрофессиональные конфликты и раскол.
(4) Генерализированная возможность изменения не щадит и основы научной рациональности. Сделанное людьми может быть людьми же и изменено. Как раз рефлексивное онаучивание выявляет и ставит под сомнение самотабуирование научной рациональности. Допущение гласит: «обстоятельственные (объективные) принуждения», «латентные последствия», которые отвечают за «собственную динамику» научно-технического развития, в свою очередь созданы и потому в принципе упразднимы. Проект модерна, просвещения, не закончен — реанимация разума может сокрушить его фактические закоснелости в исторически господствующем понимании науки и технологии и перевести их в динамическую теорию научной рациональности, которая перерабатывает исторический опыт и, обучаясь, продолжает свое развитие.
Решающее значение в том, вносит ли наука таким образом вклад в самоконтроль своих практических рисков, имеет вовсе не ее возможный выход за пределы собственной сферы влияния и стремление к (политическому) участию в реализации своих результатов. Главное вот что: какого типа наукой занимаются уже с точки зрения обозримости ее якобы необозримых побочных последствий. И самое важное в этих обстоятельствах, остановимся ли мы на сверхспециализации, которая продуцирует вторичные последствия и тем самым как бы снова и снова подтверждает их «неизбежность», или же вновь будет найдена и развита сила для специализации по взаимосвязи; будет ли в обращении с практическими последствиями вновь обретена способность
1. Простое и рефлексивное онаучивание
С этим различением связана определенная оценка: начальная фаза первичного онаучивания, когда дилетанты подобно индейцам изгонялись из своих «охотничьих угодий» и оттеснялись в четко маркированные «резервации», давно закончилась, а вместе с нею ушли в прошлое миф о превосходстве и перепад власти, который характеризовал соотношение науки, практики и общественного мнения на этом этапе. Если логика их развития (а она всегда была центральной темой классической социологии) ныне вообще просматривается, то лишь на периферии модернизации [16] . Почти повсюду ее место заняли конфликты и отношения рефлексивного онаучивания: научная цивилизация вступила в такую фазу развития, когда она онаучивает уже не только природу, человека и общество, но все более — самое себя, свои продукты, воздействия, ошибки. Стало быть, речь теперь идет не об «освобождении от изначально данных зависимостей», а о дефиниции и распределении ошибок и рисков, возникших по собственной вине.
16
Пример тому — нынешняя волна «онаучивания семьи» (заметная, скажем, в экспансии экспертов-консультантов по вопросам семьи и брака); но даже здесь онаучивание сталкивается уже с практическим полем, которое во многих отношениях сформировано и находится под воздействием научного профессионализма.
Однако для «вторичных проблем» модернизации, которые выдвигаются таким образом на передний план научно-технического развития, типичны иные условия и процессы, иные средства и актеры, нежели для процессов обработки ошибок на этапе простого онаучивания: на первых порах ученые, представляющие различные дисциплины, могут опираться на — иногда реальное, а зачастую лишь мнимое — превосходство научной рациональности и методов мышления над традиционным знанием, преданиями и любительскими практиками. Это превосходство, безусловно, вряд ли можно отнести за счет того, что научный труд лишь незначительно обременен ошибками, скорее, оно связано со способом, каким на этом этапе социально организовано обращение с ошибками и рисками.
Прежде всего научное проникновение в еще не затронутый наукой мир позволяет четко разграничить решения проблем и причины проблем, причем эта граница однозначно проходит между науками, с одной стороны, и их (актуальными и потенциальными) «объектами», с другой. Приложение науки осуществляется, таким образом, с установкой на отчетливую объективацию возможных источников проблем и ошибок: в болезнях, кризисах, катастрофах, от которых страдают люди, «виновата» дикая, непонятая природа, «виноваты» нерушимые принуждения традиции.
Такая проекция источников проблем и ошибок на еще не изученную «ничейную землю» наук, очевидно, связана с тем, что науки пока недостаточно пересекаются в сферах своего приложения. Далее, она связана и с тем, что собственные источники теоретических и практических ошибок наук определенным образом дефинируются и организуются: с полным основанием можно исходить из того, что история наук изначально была не столько историей приобретения знаний, сколько историей заблуждений и практических промахов. Так, научные «знания», «объяснения» и «предложения по практическому решению» крайне противоречивы во времени, в различных местах, в рамках различных научных школ, культур и проч. Это не подрывает достоверности научных притязаний на рациональность до тех пор, пока наукам удается в значительной мере разбираться с ошибками, заблуждениями и критикой своих практических последствий в собственном кругу, а тем самым, с одной стороны, сохраняя относительно вненаучного общественного мнения монопольное притязание на рациональность, с другой же стороны, обеспечивая возможность внутрипрофессиональных критических дискуссий. При такой социальной структуре возможно даже обратное — отнесение возникающих проблем, технических изъянов и рисков онаучивания за счет давних недостатков в уровне развития системы научного обеспечения, которые затем можно преобразовать v новые технические сдвиги и проекты развития и тем самым в конечном счете укрепить научную монополию рациональности. На первом этапе такое преобразование ошибок и рисков в шансы экспансии и перспективы развития науки и техники существенно иммунизировало научное развитие от критики модернизации и цивилизации и, так сказать, сделало его «ультрастабильным». Однако фактически эта стабильность основана на «располовинивании» методического сомнения: во внутреннем пространстве наук (по меньшей мере согласно притязанию) правила критики генерализируются, но одновременно вовне научные результаты авторитарно осуществляются.