Общество сознания Ч

Сегень Александр Юрьевич

Он почувствовал, что проваливается, и прорычал:

– Схватил бы и всю оцеловал, с головы до ног.

– Ого!
– тихо выдохнула она.
– Всю?

– Всю.

– Идемте, - рассмеялась она, краснея.

Он взял у нее номерок, купил на него для Эллы в гардеробе коротенькую весеннюю дубленочку и надел на нее так, будто уже оцеловывал. Она это почувствовала: он видел, как она взволнованна. «Куда меня несет?» - мелькнуло в коньячной его голове.

– Оденьтесь, Белокуров, - сказала Элла.
– Все-таки еще не

май месяц. Неизвестно, сколько будем ловить мотор.

– С вами - май, - глупо сказал он.

– Не май, а маета со мной, - со вздохом улыбнулась она.

Он все же взял в гардеробе свой плащ, подмечая, что тем самым снимается еще одна зацепка. Хотя нет, оставался портфель. Под столом, в нижнем буфете. И друзья, которых нельзя просто так взять и бросить, не простившись.

На улице было свежо, холодно и пахло весной, пленительно пахло весной. Даже можно сказать, грядущим летом пахло. И первая остановившаяся машина их взяла на свое заднее сиденье. Черт с ним, с портфелем! Кто-нибудь да прихватит его. В крайнем случае официанты вернут. Там документы.

– А как же ваши друзья, выпивка, веселая компания?
– спросила девушка лукаво.

– Не могу же я оставить такую красавицу одну в машине с неизвестным водителем, - ответил Белокуров.
– Вдруг он насильник и убийца?

– Это кто насильник и убийца?
– спросил водитель.

– Это другой, - тотчас сказала Элла.
– Не вы.

Тут Белокуров взял ее руку, поднес к губам, поцеловал пальцы, как бы в знак признательности, но потом не отпустил, оставил ее тонкую кисть в своей большой пятерне.

– Ах, как мне с вами хорошо!
– промолвила Элла и положила голову ему на плечо.
– Мой муж не поверит, когда я расскажу ему. Он обожает вас, каждую «Бестию» до дыр зачитывает. Он у меня историк, работает в Коломенском.

«Слава тебе Господи! Муж есть! Спасение!»

– Спасибо вам, Элла, - рассмеялся Белокуров.

– За что?
– удивилась она.

– За то, что вы есть на белом свете.

– На «бэ эс»?

– На «бэ эс». На моем белокуровском свете.

– И друзья мне ваши очень понравились, особенно профессор. Передайте ему это, когда возвратитесь. Товарищ генерал, вы сможете доставить товарища полковника с Тимирязевской?

– Куда это?
– нахмурился водитель.

– Туда, где вы нас отловили.

– Запросто. Столько же - и вперед. То есть назад. Только я не генерал, а адмирал.

Ладонь Эллы по-прежнему лежала в ладони у Белокурова, но теперь это как бы ничего и не значило. На сердце у главного и единственного редактора газеты «Бестия» было легко, хотя и немного грустно, что все вот так просто закончилось, не получилось дамы с собачкой.

– У Бобова недавно вышел рассказ, - вспомнил Белокуров, - и знаете, как называется?

– Как?

– «Баба с собачкой». Правда, смешно?

– Да, я читала рассказы Бобова. Они у него все с такими названиями,

под КВН. Мне он не нравится.

– Он прекрасный человек.

– Я говорю о нем как о писателе. Хотя вот вы - и газета у вас превосходная, и сами вы великолепный человек.

– Вы же меня совсем не знаете. Может, я кого-нибудь зарезал и в колодец бросил.

– Значит, тому так и надо.

– А жена моя недавно фамилию поменяла, девичью себе вернула.

– Вы женаты, Белокуров? Хотя что я спрашиваю! Конечно, разве у такого человека может не быть жены? То есть как - на девичью?

– Так, стала опять Чернышева.

– И вы этому не воспротивились?

– Нет.

– Но почему?!

– Она у меня переводчица. Блистательная женщина. А одна там ей позавидовала и назвала Белокурвой. Собственно, это как-то сразу напрашивается: Белокурова - Белокурва. Смешно, правда?

– Если честно, то да, смешно, - не удержалась от смеха Элла.
– Хотя я бы все равно не стала возвращаться к девичьей фамилии. Взялась быть Белокурвой, так и будь ею до конца, терпи. Ой, простите!..

Она смеялась, и Белокурову теперь тоже было смешно, хотя до сего дня он тайно переживал реставрацию Тамариной девичьей фамилии.

– Да к тому же, - смеялся он, - была Чернышевой, стала Белокуровой, потом опять Чернышевой. И смех и грех!

– А по-моему, это вы все выдумали.

Она вдруг поцеловала его в щеку.

– Об этом вы тоже мужу расскажете?

– Конечно. И про оцеловывание.

Тут в душу его закралось тревожное подозрение, что никакого мужа у Эллы нет и в помине. Он оставил ее руку и принялся подкручивать кончики усов.

– Не убирайте руку, - шепнула Элла.
– Мне в ней так хорошо.

А что, если она послана к нему врагами, чтобы заманить? Врагов-то у него хватает. Многие ненавидят «Бестию».

Он посмотрел на Эллу. Она притягивала его всем своим видом. Ее рука уже снова была в его руке. Пропал! Погиб! Потом напишут: «Еще одно громкое убийство…» Как он может так рисковать собой, сыном, Тамарой, отчимом, «Бестией»?! Газета-то - черт с ней! Другой найдется издатель подобной никому не нужной ерунды. Тамара найдет себе другого. Прокофьич уже старый. А вот сын… Как он будет без отца? И до слез стало жалко Сережку.

– Зато сын у меня как был Белокуров, так и остался.

– А сколько вашему сыну?

– Скоро три.

– Три годика? А вам, Борис?

– Тридцать девять.

– А мне двадцать девять. Ха-ха-ха.

«Ха-ха-ха» она проговорила, а не просмеяла.

– А мужу?

– Немного моложе вас.

– А он есть?

– Можете проверить, если хотите. Он сегодня дома.

– Хочу.

Зачем он это сказал? Так хорошо было бы окончить знакомство у дверей ее дома и возвратиться в веселую компанию нижнего буфета. Но чертик откуда-то из подбрюшья докричался: «Гульнем! Ты чего, брат? Бери что дают!»