Обсерватория в дюнах

Мухина-Петринская Валентина Михайловна

И звезды стали крупнее - такие огромные, косматые, блистающие! Вода чище, песок ярче, небо глубже. И какие у людей глаза - чистые, сияющие, удивительно хорошие! Как все хорошо! Только бы этого не потерять! Если бы это, вот все как есть, как сейчас, можно было сохранить навсегда, на всю жизнь...

Христина втихомолку молилась: "Господи, ты добрый, ты хороший, не отнимай у меня этого. Мне так хорошо! И сохрани Марфеньку!"

Христина читала наизусть молитву о плавающих и путешествующих. О летающих там не упоминалось - она добавляла своими словами. И еще Христина каждый день молилась

о неверующих: они не веруют, но они тоже хорошие, не надо обрушивать на них свой гнев. Высшим благом было находиться рядом с такими людьми, какие окружали ее здесь, на этом пустынном каспийском берегу.

Сначала она обрела Марфеньку - добрую, сильную, красивую душой, а потом всех этих людей -большой, дружный, как одна семья, коллектив.

Христина обладала достаточным жизненным опытом, чтобы знать: не во всяком коллективе есть такие люди, ей повезло, что судьба привела ее сюда, в эту обсерваторию.

Обсерватория переживала свой лучший период, когда ни одна неприятность, ни одно неудовольствие не омрачало недавно рожденного коллектива. Настанет день, и - кто знает? - быть может, начнутся разногласия, мелкие и крупные обиды, даже зависть к успеху товарища. Кто знает? Но пока ничто не омрачало тесной дружбы этих разных людей, имеющих одну цель.

Однажды на собрании Марфенька вдруг неожиданно для самой себя спросила:

– Товарищи, вы правда, что ли, такие хорошие, будто уже при коммунизме, или я просто еще не разобралась в вас?

– Разбирайся! - посоветовал под общий хохот директор обсерватории.

– Чур, не сглазить! - пошутила Христина. (Пошутила ли?)

После собрания Яша потащил Марфеньку и Христину к Турышевым пить чай они звали. Туда же пришли Лиза, Фома, Мальшет, инженер баллонного цеха Андрей Николаевич Нестеров, неразлучные друзья Вадик и Валерик, прозванные Марфенькой Аяксами.

Оживленная, принаряженная Васса Кузьминична разливала чай, Вадим ей помогал. За столом не уместились- кому поставили чай на подоконник, кто присел с чашкой прямо на постели.

– Тебя удивляет отсутствие склок? - обратился Филипп Михайлович к Марфеньке.

– Ну, не склок... а только на удивление дружно живем. Отец рассказывал... У них в институте не так.

– Хорошо живем и работаем,- серьезно подтвердила Васса Кузьминична.

– Иначе не могло быть,- сказал Мальшет.-Дело в том, что сюда попали только те, кто страстно любит свое дело. Ставка у нас обычная: никаких надбавок на безводность, на пустыню. Условий... почти никаких. Оставили же столицу, "культуру", быть может, "карьеру" - и ради чего? Ради труда, кропотливого, незаметного, будничного труда во славу науки. Насильно ведь сюда никого не посылали! Ну, а кто способен ради науки на отречение от всяческих благ, тот не будет тратить драгоценное время на пустяки, дрязги. Верно я говорю, Иван Владимирович?

– Безусловно так,- подтвердил Турышев. И заговорил о другом: -Мы вот с Вассой Кузьминичной на днях говорили о Марфеньке...

– Обо мне? - удивилась девушка.

– Да, о вас... Что вы думаете о своем будущем? Не теряете ли вы этого самого драгоценного времени? Вы не предполагаете учиться заочно? Вот Лизонька уже на последнем курсе, а как незаметно

промелькнули эти четыре года. Мы с удовольствием вам поможем, коль вы будете учиться заочно.

– Заочно? Где? -протянула Марфенька и чуть покраснела.

– Смотря какая отрасль науки вас интересует...

– Иди учиться на физический,- подсказал Валерик,- у тебя же способности к математике.

Яша испуганно взглянул на Марфеньку.

– Меня никакая отрасль не интересует,- хладнокровно возразила она.- Мне наука так же малоинтересна, как и искусство. Я с увлечением прочту научно-популярную книгу, от души буду восторгаться произведением искусства, но все это совсем не то, что я бы хотела делать.

Все мигом уставились на Марфеньку. Среди этих подвижников науки подобные слова звучали кощунством. Яша положил в сладкий чай ложки четыре сахара и стал пить, не замечая вкуса.

– Вот и сглазили! - вздохнула Лиза, лукаво взглянув на побагровевшего Мальшета.

– Что же бы ты хотела делать? - спросил Мальшет и потянулся в карман брюк за портсигаром (он уже второй год курил).

– Я хочу быть пилотом аэростата,- пояснила Марфенька.- Вот что я хотела бы делать всю жизнь. Я хочу подняться в стратосферу. И чтоб самой управлять!

– Ты, наверное, когда была маленькой, всегда говорила: я сама! -засмеялся Валерий.

Мальшет смотрел на молодую девушку, наморщив лоб.

– Тебя увлекают спорт, рекорды? -не понимая, спросил он.

– Пожалуй, было бы замечательно установить мировой рекорд на аэростате,- задумчиво произнесла Марфенька.- Нет, спорт ради спорта меня не интересует. Мне хотелось бы водить аэростаты ради научных целей. Вот как Яша.

Все вздохнули с облегчением.

– Хорошо! - сказал Мальшет.- Нам как раз нужны пилоты. Отпустить тебя на курсы сейчас не могу: на учете каждый человек. Пусть тебя обучит Яша, а потом съездишь в Москву, сдашь экзамены. Есть?

– Есть! - звонко ответила просиявшая Марфенька. Яша перевел дух и залпом допил сироп.

В комнате, несмотря на раскрытые окна, было душно, и все вышли на воздух.

Вадик и Валерик приставали к Фоме с просьбой показать им приемы бокса. Аяксы решили драться с бывшим чемпионом поочередно. Добродушный Фома согласился, но чересчур увлекся и нокаутировал Вадика. Валерик поспешно бежал, укрывшись за Вассой Кузьминичной. Все хохотали, особенно заливалась Лиза. Христина, не выносившая бокса, пошла одна к морю. Ее окликнул Мальшет. Она смущенно остановилась.

– Почему ты меня стесняешься? - с досадой спросил Мальшет.- Неужели потому, что я директор? Звучит так страшно? Какая чепуха.

Он предложил оробевшей Христине пройтись по берегу. Ему давно хотелось с ней поговорить по душам.

– Пойми меня правильно, Христина,- начал он, опустив на этот раз отчество,- я совсем не хочу, как это говорится, залезать человеку в душу... Но ты мой товарищ по работе ("Мой товарищ" - эхом отозвалось в душе Христины), и я хочу знать, что у тебя здесь...- Он приостановился - они уже подошли к излучине бухточки - и шутливо дотронулся пальцем до ее выпуклого лба.- О чем ты думаешь, всегда такая молчаливая? Что любишь? Что ненавидишь? Во что веришь?