Обсидиановая бабочка
Шрифт:
Он вздохнул, и впервые в жизни я услышала в его голосе усталость.
– Десятеро пропавших без вести. Двенадцать достоверно мертвых.
– Блин, – сказала я. – Почему я ничего в новостях не слышала?
– Публикации дали «желтые» газеты. Наверное, заголовок был вроде «Бермудский треугольник в пустыне». Двенадцать погибших – это три семьи. Соседи их нашли только сегодня.
– Давно наступила смерть? – спросила я.
– Давно. Одна семья мертва уже недели две.
– Господи,
– За последние десять лет сменилось почти все население Санта-Фе. Новых людей к нам приехало немерено. И еще полно калифорнийцев, которые держат здесь летние домики. Местные зовут приезжих «калифорникаторы».
– Остроумно, – заметила я. – А Тед Форрестер – местный?
– Да, он живет недалеко от города.
Меня проняла дрожь любопытства – с ног до волос на голове. Эдуард был человек необычайно таинственный. Я о нем на самом деле ничего не знала.
– Это значит, что я узнаю, где ты живешь?
– Ты остановишься у Теда Форрестера, – ответил он.
– Но ведь это ты Тед, Эдуард. И я буду жить у тебя в доме?
Он чуть помолчал, потом сказал:
– Да.
Вдруг вся эта поездка показалась мне куда заманчивей. Увидеть дом Эдуарда, заглянуть в его личную жизнь – если только она есть. Что может быть лучше?
Только одно меня беспокоило.
– Ты сказал, что жертвами были семьи. Дети тоже?
– Странно, но нет, – ответил он.
– Слава богу за маленькую милость!
– У тебя всегда была к детишкам слабость, – сказал Эдуард.
– А тебя в самом деле не трогает вид мертвых детей?
– Нет, – ответил он.
Секунду или две я только слушала его дыхание. Я знала, что Эдуарда ничто не трогает. Ничто не волнует. Но дети… все мои знакомые копы терпеть не могут осмотра места преступления, если жертва – ребенок. Это затрагивает за живое что-то глубоко личное. Даже тем, у кого нет детей, трудно. И то, что Эдуарду оно по барабану, было не по барабану мне.
– А меня трогает.
– Я знаю один из твоих основных недостатков. – В его голосе звучала едва уловимая нотка юмора.
– Одно то, что ты социопат, а я нет, вызывает во мне величайшую гордость.
– Тебе, Анита, вовсе не обязательно быть социопатом, чтобы прикрыть мне спину. Мне просто нужен стрелок, а ты – стрелок. При необходимости ты убиваешь так же легко, как я.
Я не стала спорить, потому что не могла. И решила сосредоточиться на свершившемся преступлении, а не на собственном моральном смятении.
– Итак, Санта-Фе – город с большим и проходным населением.
– Не то чтобы проходным, – сказал Эдуард, – но мобильным, весьма мобильным. Очень много туристов, и большинство живут здесь по шесть месяцев в году.
– Значит, никто не знает
– Вот именно.
Голос Эдуарда был ровен, пуст, но в нем угадывалась какая-то струйка утомленности, а сквозь нее просачивалась еще какая-то интонация.
– Ты думаешь, что есть еще тела, которых пока не нашли, – сказала я, а не спросила.
Он секунду помолчал, потом спросил:
– Ты так решила по моему голосу?
– Ага.
– Боюсь, что мне это не нравится. Ты слишком хорошо умеешь меня читать.
– Извини, постараюсь смирить свою интуицию.
– Не трудись. Интуиция – это одна из вещей, которые так долго сохраняют тебе жизнь.
– Это у тебя шуточки насчет женской интуиции?
– Нет. Это я хочу сказать, что ты действуешь от живота, от эмоций, а не от головы. Это и сила твоя, и слабость.
– Слишком мягкосердечна?
– Бывает. А бывает, ты внутри такая же мертвая, как я.
Услышав от него такую характеристику, я почти испугалась. Даже не того, что он включил меня в свою компанию, а того, что он знает: в нем что-то умерло.
– И ты никогда не тоскуешь по утраченному? – спросила я. За всю историю нашего общения этот мой вопрос был наиболее близок к тому, что можно назвать личным.
– Нет. А ты?
Я на минуту задумалась, хотела было автоматически произнести «а я – да», но остановилась. Между нами всегда должна быть правда.
– Думаю, что и я нет.
Он издал какой-то тихий звук, почти что смех.
– Вот это наша девушка!
Я была и польщена, и как-то непонятно разозлилась, что он назвал меня «наша девушка». Когда не знаешь, как себя вести, займись работой.
– Что там за монстр, Эдуард? – спросила я.
– Понятия не имею.
Вот тут я запнулась. Эдуард за противоестественными негодяями охотится дольше меня. Он знает монстров почти так же хорошо, как я, и мотается по всему свету, убивая их, а потому на собственном опыте знает то, о чем я только читала.
– Что значит – понятия не имеешь?
– Я никогда не видел, чтобы кто-то или что-то убивало таким образом, Анита.
Никогда раньше я не слышала этого глубоко скрытого чувства – страха. Эдуард, которого вампы и оборотни прозвали Смерть, боялся. Очень плохой признак.
– Эдуард, ты потрясен. Это на тебя не похоже.
– Погоди, пока увидишь жертв. Я сохранил для тебя фотографии и с других мест преступления, но последнее оставил нетронутым – тоже для тебя.
– А как это ты сумел заставить местных копов натянуть желтую ленту вокруг места преступления, да еще не снимать ее и дожидаться меня, лапушки?