Обсидиановая бабочка
Шрифт:
Он остановился возле нашего стола, и это меня удивило, потому что всех остальных «невест» он на этом маршруте тщательно обходил стороной. Взяв меня за руку, он поднял меня из-за стола, потом повернул голову, чтобы я могла достать серьгу. Мне не хотелось срывать представление, но слишком дорогой это был подарок, разве что камни фальшивые. Однако, тронув холодную поверхность, я поняла, что это настоящий нефрит. Слишком он был гладкий, слишком тяжелый для фальшивки.
Серег я не ношу, у меня даже уши не проколоты, так что мне пришлось возиться в темноте, соображая, как снимаются
Камни, плотные и тяжелые, лежали у меня в ладонях. Сезар наклонился и шепнул, обдав щеку теплым дыханием:
– После представления я их у тебя возьму. Только не мешай.
Он осторожно поцеловал меня в щеку и отошел к нижней ступеньке. Взяв висевшую на шее свирель, он стал отламывать от нее камышинки и рассыпать по ступеням.
Я села, зажимая нефрит в руке, и прильнула к Эдуарду:
– И что должно быть дальше?
Он покачал головой:
– Именно этого спектакля я никогда не видел.
Я посмотрела на профессора Даллас на той стороне стола. Мне хотелось спросить ее, что происходит, но все ее внимание было обращено на сцену. Сезар давил кусочки свирели на каждой ступени, проходя по ним. Четверо ягуаров-людей ждали его наверху, сгрудившись у небольшого закругленного камня. С ними стоял и жрец, но без пелерины. Он был даже шире в плечах, чем это казалось, и хотя невысок, но производил впечатление голой силы, голой физической силы. Больше он был похож на воина, чем на жреца.
Сезар добрался до вершины храма. Четыре ягуара взяли его за руки и за ноги и подняли над головами. Потом, держа его над собой, взошли на сцену, обошли ее, показав Сезара на все четыре стороны, даже на противоположную публике. Затем тело поднесли к закругленному камню и уложили его поперек – голова и плечи Сезара откинулись назад, а нижняя часть груди и живот выгнулись над камнем.
Я вскочила еще раньше, чем увидела обсидиановый нож в руке жреца. Эдуард поймал меня за руку.
– Глянь налево, – сказал он.
Я посмотрела и увидела, что двое ягуаров-оборотней глядят и ждут. Сомневаться не приходилось: если я брошусь на сцену, они попытаются меня остановить. Сезар сказал, что придет за серьгами после представления. Отсюда следует, что он собирался остаться в живых. Но черт меня побери, они же хотят его изрезать! Теперь я это знала, только понятия не имела, насколько сильно его будут полосовать.
Даллас встала со стула и подошла ко мне.
– Это входит в спектакль, – прошептала она. – Сезар играет жертву два раза в месяц. Не всегда именно такую жертву, но в этом состоит его работа.
Она говорила тихо и рассудительно, как говорят с психом на карнизе. Я позволила им с Эдуардом посадить меня обратно. Серьги я стиснула так, что они врезались в руки.
Даллас присела рядом со мной, положив
Жрец вогнал нож в тело прямо под ребра. Тело Сезара дернулось, но он не вскрикнул. Лезвие резануло поперек, вгрызаясь в мясо, расширяя дыру. Тело задергалось вокруг раны и вместе с ней, но Сезар не проронил ни звука. Бледную кожу залила кровь, будто искусственно яркая в свете прожекторов. Жрец сунул руку в рану почти по локоть, и тут Сезар крикнул.
Я схватила Даллас за руку:
– Без сердца он не выживет. Даже оборотень без сердца не выживет.
– У него не будут вынимать сердце, я тебе клянусь.
Она потрепала меня по руке, вцепившейся в нее, как успокаивают нервную собаку.
Я наклонилась поближе и прошептала:
– Если у него вырежут сердце, а я могла бы этому помешать, то до отъезда из Нью-Мексико я вырежу сердце тебе. Ты все еще хочешь поклясться?
У нее глаза расширились. Кажется, дыхание у нее тоже перехватило, но она кивнула.
– Я клянусь.
Самое смешное, что она поверила в мою угрозу моментально. Почти всякий, если ему скажешь, что вырежешь у него сердце, тебе не поверит. Он может поверить, что ты его убьешь, но если высказаться слишком натуралистично, это примут за шутку или гиперболу. Профессор Даллас мне поверила, хотя большинство преподавателей колледжа приняли бы мои слова за образное выражение. Это и заставило меня заинтересоваться Даллас еще сильнее.
Среди глубокого молчания зала раздался голос жреца:
– Я держу его сердце в руке своей. В былые времена мы вырвали бы его сердце из груди, но дни те давно миновали. – В его словах явственно слышалось сожаление. – И мы почитаем богов как можем, а не как хотели бы.
Он медленно вытащил руку, а я сидела так близко, что слышала мокрый мясистый звук, когда она вылезла из раны.
Жрец поднял окровавленную руку над головой, и толпа разразилась приветственными воплями.
Гадом буду, разразилась. Приветственными воплями.
Ягуары подняли Сезара с алтаря и сбросили вниз по ступеням. Он закувыркался, как мешок без костей, и остановился на полу перед лестницей. Лежал он на спине, ловя ртом воздух, и я подумала, не повредил ли ему жрец легкие, когда искал сердце.
Я просто сидела и смотрела. Это он делает два раза в месяц и выполняет тем самым должностные обязанности. Блин, я не только этого не понимала, я и не хотела понимать. Если он заводится от боли и близости смерти, то я ничего больше о нем знать не хочу. Мне вот так хватает садомазохистских леопардов дома, в Сент-Луисе. Еще один мне и на фиг не нужен.
Жрец что-то говорил, но я его не слышала. Ничего я не слышала, только оглушительный шум в ушах. Я видела, как дергается всем телом на полу ягуар-оборотень. Кровь лилась по бокам, заливала пол, но прямо у меня на глазах ее поток стал ослабевать. Этого не было видно из-за пелены крови и разорванных ошметков тканей, но я знала, что он исцеляется.