Обсидиановая бабочка

Гамильтон Лорел Кей

Блондинка прильнула к мужчине и укусила его в зад, не сильно, но достаточно, чтобы он вздрогнул. Спина его была обращена к публике, так что, вероятно, только я видела, как на миг это красивое лицо исказилось злобой.

Жрец стоял на своем краю сцены, будто не хотел отвлекаться от зрелища, но я знала, что его внимание теперь направлено на меня. Он всей своей силой давил мне на кожу, как пресс.

И его голос:

– И самая неохотная невеста хочет покинуть его в час голода его тела.

Я ощущала его силу, и сейчас она слилась с силой его слов. Когда он сказал «голод тела», мое тело ощутило голод. Его свело, но я могла на это не обращать внимания. Я знала,

что могу стоять и не шевелиться, он может давить изо всех сил, и я выдержу. Но ни один человек на это не был бы способен. Анита Блейк, истребительница вампиров, могла выдержать, но Анита Ли, ищущая развлечений туристка… В общем, если я останусь так стоять, игра кончена. Они поймут, что я как минимум не обычная туристка. Вот из-за таких моментов не люблю я работать под легендой.

Не обращая внимания на голос жреца, я просто направилась к танцору. Он в этот момент был занят тем, что не допускал руку блондинки к передней части своих плавок. Другая женщина, встав на колени посреди ковра своих волос, прильнула к его ноге, играя с завязкой плавок. Только Рамона с опустошенным лицом, опустив руки по швам, ожидала приказов. Но жрец всю свою энергию сосредоточил на мне. Ей ничего не грозит, пока он со мной не закончит.

Темноволосая сумела опустить завязку ниже гладкой подвздошной кости, и блондинка этим воспользовалась как шансом запустить руку под ткань. Мужчина закрыл глаза, откинул голову, и тело его среагировало автоматически, хотя рука схватила руку блондинки и постаралась отвести в сторону. Но она явно не отпускала, не делая больно, просто не разжимая руку.

Вряд ли клуб потерпел бы такой уровень насилия, если бы исполнителем была женщина, а человеком из публики – мужчина. Некоторые формы двойных стандартов сексизма действуют не в пользу мужчин. Будь это женщина, народ бросился бы на сцену выручать ее, но он – мужчина и пусть сам выкручивается.

Я взяла Рамону за плечи и отодвинула в сторону, как предмет мебели. Она перешла туда, куда я ее поставила, не открывая глаз. Мне стало еще неприятнее от того, что она такая покорная, но не все сразу. Взяв мужчину за руку, я отодвинула его руку от руки блондинки. Сначала его рука не двинулась, потом он посмотрел – действительно посмотрел на меня. Глаза у него были большие, серые, а вокруг радужек – черные кольца, будто нарисованные карандашом для бровей. Странные глаза. Но то, что он увидел в моих глазах, вроде бы убедило его, потому что он отпустил блондинку. В руке у человека есть один нерв примерно на три пальца ниже локтя. Если попасть точно, то это здорово больно. Я вдавила пальцы в кожу блондинки, будто ухватила нерв и вытащила его на поверхность. Я была зла и хотела сделать ей больно. Мне это удалось.

Она вскрикнула, разжала пальцы, и я смогла отодвинуть ее руку назад, не отпуская нерва. Она не сопротивлялась, только хныкала и глядела на меня раскосыми глазами, но боль прогоняет опьянение. Если бы я подержала ее достаточно долго, она бы протрезвела минут за пятнадцать – если бы не отключилась раньше.

Я заговорила тихо, но голос мой был слышен отлично. Великолепная была акустика на этой сцене.

– Моя очередь.

Высокая испанка поползла прочь, путаясь в тугой юбке, пока не хлопнулась плашмя лицом вниз. Чтобы упасть, ползя, надо хорошо набраться. Она приподнялась на локте и сказала хрипло, но со страхом:

– Он твой.

Я оттащила блондинку еще на пару шагов в сторону и медленно отпустила нерв.

– Сиди здесь, – сказала я ей.

Блондинка бросила на меня взгляд, который нельзя было назвать дружелюбным, но вслух она ничего не сказала.

Наверное, боялась меня. Вряд ли этот вечер выдался для меня удачным. Во-первых, я допустила изнасилование разума милой женщины, потом навела страху на пьяных туристок. Что еще может случиться худшего, могла бы я подумать, но худшее было впереди. Оглянувшись на полуголого мужчину, я не могла понять, что мне с ним теперь делать.

И подошла к нему, потому что не видела более удачного способа покинуть сцену. Я, наверное, раскрыла свою легенду туристки, но Эдуард позволил мне принести в клуб пистолет и ножи. На самом деле все мы были снаряжены на медведя, или вампира, или на что угодно. Вышибалы, если они не совсем идиоты, не могли не видеть какого-то оружия. Просто во мне не признали истребительницу вампиров, но жертву я никогда не умела изображать. Вообще не надо было лезть на сцену, но теперь уже поздно.

Мы с этим мужчиной смотрели друга на друга, он все еще стоял спиной к публике. Наклонившись ко мне, он сказал, согревая мне кожу теплотой дыхания:

– Благодарю тебя, мой герой.

Я кивнула, и при этом легком движении мои волосы мазнули его по лицу. У меня пересохло во рту. Сердце вдруг забилось слишком сильно и учащенно, будто в беге. Смешная реакция на незнакомого мужчину. Я чертовски отлично чувствовала, как он близко от меня, как мало на нем одежды, как руки у меня висят по швам, потому что шевельнуть ими – значило бы коснуться его. Что со мной творится? Я столь остро не реагировала на мужчин дома, в Сент-Луисе. Есть ли что-то такое в воздухе Нью-Мексико или это просто кислородная недостаточность в горах?

Он потерся лицом о мои волосы и шепнул:

– Меня зовут Сезар.

При этом движении изгиб его подбородка, кожа шеи оказались рядом с моим лицом. От него все еще исходил парфюмерный аромат тех женщин и забивал чистый запах его кожи, но сквозь него просачивался аромат поострее. Это было благоухание плоти, более теплой, чем человеческая, слегка мускусное, такое густое и почти влажное, будто в нем можно искупаться, как в воде, но вода будет горячей, горячей, как кровь, еще горячее. Запах был настолько крепкий, что я покачнулась и кожей лица почувствовала на миг мех, как грубый бархат. Чувственная память хлынула наружу и смела мое мужественное самообладание. Сила жаркими струями растеклась по коже. Я еще раньше пресекла связь с ребятами, так что была здесь сама по себе в собственной коже, но метки никуда не делись и вылезали в неподходящие моменты, как вот сейчас. Оборотни всегда друг друга узнают. Их звери друг друга чуют, и своего зверя у меня не было, а только частичка от зверя Ричарда. И она-то среагировала на Сезара. Если бы я это предусмотрела, то могла бы предотвратить, но сейчас уже было поздно. Ничего опасного, просто прилив жара, танцующая по коже энергия, которая не была моей.

Сезар отдернулся, как обожженный, потом улыбнулся. Его понимающая улыбка будто намекала на нашу с ним общую тайну. Насколько было мне известно, в мире существовал только один человек, кроме меня, с такой тесной привязкой к оборотню, и именно к тигру, а не волку, но проблемы у него были те же. Мы оба состояли членами триумвирата вампира, и никто из нас не был особо этим счастлив.

Руки Сезара поднялись с обеих сторон к моему лицу и замерли вблизи от него. Я знала, что он ощупывает этот напор неотмирной энергии, как вуаль, которую надо отодвинуть для соприкосновения. Только Сезар этого не делал. Он влил в руки собственную силу и держал меня в пульсирующей оболочке теплоты. Мне пришлось закрыть глаза, а ведь он даже еще не коснулся меня – руками.