Обуглившиеся мотыльки
Шрифт:
Елена осталась наедине с Тайлером. Она смотрела в его глаза, чувствуя себя кому-то нужной и для кого-то важной. Может, чтобы заслужить прощение Бонни, она должна простить отца, а чтобы его еще и полюбить снова, она должна полюбить Тайлера? Тайлера, того самого, кто впервые ее поцеловал, кто впервые взял ее за руку, кто впервые признался ей в любви и дал ключ от своего сердца. Елена все еще носила эту цепочку.
Локвуд шагнул к девушке и оказался непозволительно близко к ней. Она не хотела этого, но и уходить тоже не горела
Помнила, как он променял ее на другую девушку несколько раз подряд.
— Плевать на всех, — произнес ее, отвечая на вопрос своей Мальвины, который та уже напрочь забыла. — Кроме тебя.
— Ты меня преследуешь, да? — прошептала она, чувствуя необычайный порыв сбежать с Локвудом еще раз, как несколько дней назад. Но в этот раз — сбежать как можно дальше и как можно на дольше.
— Нет. Это вышло случайно.
— «Случайно» для нас не подходит, — отмахнулась она.
— Значит, это судьба.
Она опустила взгляд, эти слова были для нее слишком интимными, слишком личными, слишком откровенными, чтобы после их произнесения продолжать смотреть друг другу в глаза. Елена вдруг вспомнила, что мать ей сказала: «Елена, любовь — это когда боишься взгляд поднять». Гилберт не знала, правда это или нет, но почему-то не решалась посмотреть Локвуду в глаза.
Он этим воспользовался — положил руки ей на талию, приблизил девушку к себе, обнял, крепко прижимая к себе. И Мальвина не могла справиться с внезапным наплывом — не могла не обнять Тайлера в ответ, не могла не прижаться к нему.
— Давай смотаемся отсюда, — прошептал он. — Только ты и я.
Елена уперлась руками в плечи парня, чуть отстраняя его от себя. Раньше она чувствовала себя преступницей, а теперь ощущала себя уставшей и напрочь вымотанной. Ей хотелось смотаться — но только к себе домой, укрыться теплым пледом, закрыть глаза и некуда больше не спешить.
— Я не могу.
— Откуда ты знаешь, если даже не пробовала? — его голос сник до шепота, его голос прозвучал вновь слишком интимно, и Елена не могла продолжать смотреть Локвуду в глаза. Она вновь отвела взгляд. — Ты даже не пыталась!
Он поцеловал ее, не сдерживая нахлынувших чувств. Он все еще любил ее. Любил так же живо и ярко, как и в том злосчастном октябре. Любил так же сильно, как и прежде, забивая на все неудачи, на Мексику, Сальваторе, Бонни, Кэролайн — и вообще на все, что имело хоть какой-то смысл. Елена ответила на поцелуй, точно не понимая почему она это делает.
Но, наверное, некоторые поступки и вещи не нуждаются в особом понимании. Наверное, иногда лучше отключить логику и отдаться чувствам. Утонуть в их глубине, захлебнуться в их волнах…
Она отстранилась от него, но он снова впился в ее губы, и она снова ответила, чувствуя в себе нарастающее напряжение, чувствуя, как все ее воспоминания, связанные
Стабильность их отношений переросла в отчаяние. Оно было вкуснее. И высокий градус алкоголя этого опустошающего отчаяния заставила Елену проявить инициативу, обняв парня крепко-крепко. Так крепко, как она не обнимала даже Деймона…
Деймон.
Девушка оттолкнула Локвуда, уперевшись руками в его плечи, но парень не сдался — прильнул к ее лицу, к оголенной шее.
— Остановись, — рваный шепот на выдохе. Елена чувствовала обжигающие слезы на своих щеках. — Это неправильно…
Он посмотрел на нее. В его глазах была страсть. Та страсть, которая была в глазах Сальваторе. И будь все сущее проклято, но Елена была готова поклясться, что страсть Локвуда намного сильнее.
— Правильно — это с ним, да?
— Нет. С ним вообще неправильно.
— Тогда почему нет?
Она опустила взгляд, но Тайлер быстро положил ладони на лицо девушки, заставляя ее смотреть на себя. Гилберт не хотела плакать — но на нее обрушились все эмоции, и Елена была не в состоянии совладать с ними.
— Потому что я не умею любить, — прошептала она. — Когда я с ним, мне кажется, я хочу его. А теперь я думаю, что хоч…
Он прижал ее к себе, и она снова не стала противиться. Она зарыдала у него на плече, как маленькая девочка на плече у своего родителя. Елена готова была закричать так громко, как это было возможно, лишь бы подавить в себе желание сбежать с Локвудом.
— Тогда будь со мной, — произнес он. Елена увидела, что Кэролайн и Мэтт стоят в нескольких метрах и смотрят на нее с растерянностью. И если в глазах Донован было изумление, то в глазах Форбс — понимание. Теперь в ее сознании детали паззла становились на места, и теперь обида на подругу, которая была, таяла под лучами февральского солнца и эмоций самой Елены.
— Мне надо идти, — она смогла оттолкнуть его, собрав всю свою силу в кулак. Она смогла оттолкнуть его и выставить вперед руки, как делала это Бонни в совершенно ином мире. Гилберт не могла вспомнить этот эпизод, но дежа вю ее накрыло с головой. — Прости! — чуть громче произнесла она. — Прости, Тай, но все кончено! Слышишь? Навсегда!
— Я люблю тебя.
Она закрыла лицо руками, потом сделала глубокий вдох, выпрямилась и, сжав кулаки, произнесла:
— Мне жаль.
Она прошла мимо него, он попытался схватить ее за руку, но это оказалось безуспешным. Гилберт вытерла слезы, собрала свои силы и подошла к Мэтту. Донован все еще был изумлен, а Кэролайн хотела — как в той забытой юности — обнять Елену и сказать, что все будет в порядке. Но вместо этого она сказала:
— Тут есть кафешка неподалеку. Я ужасно замерзла! Чай зимой — это же восхитительно!