Обуглившиеся мотыльки

Ana LaMurphy

Поднявшись, Сальваторе сделал затяжку, а потом направился на кухню. Елена так ничего и не сказала, молча продолжая таращиться в потолок.

Отказ от пищи, истерики и кошмары — еще полбеды. Желание замкнуться в себе и перестать разговаривать — катастрофа. И как теперь эту разбивавшуюся стихию усмирить? Может, все же стоит прибегнуть к насилию?..

Поставив чайник на плиту и зажав сигарету между зубами, Деймон подумал о том, что последняя его мысль вообще не была и такой уж ужасной. На войне, как говорится, все средства хороши. А Гилберт, к тому же, сможет свою ненависть на жизнь

приплюсовать к ненависти к Сальваторе, и все вернется на круги своя.

— Или станет еще хуже, — буркнул Сальваторе, открывая холодильник. Да, не радует картина. Единственный способ — заказать что-нибудь из фастфуда… Деймон этим способом и воспользовался. Назвав адрес и сделав заказ, он положил сотовый обратно на стол и отправился в спальню.

Плохая вчера идея получилось позвонить Джоанне. Теперь понятна причина тоски — Хэрстедт об этом позаботилась. Выходит, что отношения построить не вышло по вине Сальваторе, а не из-за истерических приступов этой худощавой сучки.

Елена все так же лежала на кровати, вглядываясь в пустоту. Кажется, космос этой девочки вообще сжался до пределов этой спальни. Сальваторе положил аккуратно сигарету на тумбочку, медленно подошел к девушке. Она больше не плакала и не билась в конвульсиях, но, кажется, это было в тысячу раз дерьмовее.

Прищурившись, парень внимательно оглядел ненавистную особу. Девушка как девушка. Самая обычная, такая же фальшивая и ненастоящая, как многие девушки, но почему-то эта фальшь придает шарма…

Сальваторе осторожно взял шатенку за запястья.

— Пора вставать, Елена. На потолке ты ничего интересного не увидишь.

Только она смотрела не на потолок, а в бездну своей души, в которой вместо света и клокочущих чувств появилась пустота. Вселенная — это тоже своего рода пустота. Кто знает, может все, окружающее человека, лишь потемки чьей-то истерзанной и истоптанной души… Извращенная мысль, не правда ли?

Гилберт оказалась на удивление послушной и податливой. Она не противилась, делала все, что от нее просили. Поднялась, свесила ноги, сев на край, потом — встала, Сальваторе по-прежнему держал девушку за запястья, чувствуя, что это приятно — быть сильным с кем-то.

Ни обжигающей страсти, ни умопомрачительной нежности, ни симпатии. Уж хоть какая-то стабильность в чувствах радовала, ведь ненависть оставалась ненавистью… Вот только это было необычно — заботиться, чувствовать себя нянькой, переполняясь ощущением раздражения и при этом понимать, что только сейчас начинаешь самореализовываться.

Она смотрела на какую-то одну зримую для себя точку, ощущая только колкие шипы боли и ужас подступающего отчаяния.

Сальваторе повел девушку за собой, и та послушным ребенком поплелась следом в своей мятой футболке, так неприлично оголяющей стройные ноги. Он привел ее в ванную, включил кран с водой, отпустил ее руки.

— Тебе надо умыться, — взяв за плечи девушку, он развернул ее к себе, встряхнул, но Елена продолжала смотреть сквозь Вселенную. Так вот, оказывается, почему так опасен Космос!.. Ты всматриваешься в него в надежде найти край и увидеть там что-то необычное. Но в результате — лишь бесконечная и безжизненная пустота. — Елена, ты слышишь меня?

Коснуться

ее лица, заставляя посмотреть на себя, оказалось просто, но как-то неправильно.

— Тебе надо умыться, чтобы проснуться.

Она внезапно коснулась его лица, так внезапно, что слова все размельчились в мелкий порошок. Она пальчиками коснулась его лица, прищуриваясь, вырываясь из затянувшего ее сумрака блеклых звезд и раскаленных солнц. Елена прикоснулась к другой щеке другой рукой, а по ее лицу стали стекать слезы. Сальваторе перехватил запястья, сжал их!

Но убирать от своего лица не стал.

Слез — все больше, а слова так и не могут вырваться, осколками застревая в глотке и становясь причиной удушья.

— Давай еще раз, — произносит он, кладя ее руки себе на плечи. — Еще раз, милая. Как тогда, помнишь?

Она хотела сказать: «Помню» или что-то совершенное противоположное — не важно. У нее это снова не получилось. Слезы продолжали опалять кожу щек, а слова — становиться причиной удушья. Во взгляде же вместо привычной ненависти или пустоты стало появляться отчаяние. Это хороший знак на самом деле… С отчаянием бороться легче, чем с пустотой.

Ее взгляд… Черт, Сальваторе тонул в нем, теперь сам устремляясь сквозь пучину Вселенной…

— Сделай это, Елена, — уже более властно и требовательно. Вода шумела, и этот шум почему-то извлекал обоих из кататонии. Девушка посмотрела на воду, потом — на свои руки на плечах парня. Потом она снова прикоснулась к лицу Добермана, и на ее губах появилось что-то наподобие улыбки. Вырезанной ножом и не очень красивой, но появилось…

— Я помню тебя, — почти едва уловимым шепотом, с болезненной хрипотцой, разъедающей горло. — Я тебя помню… Ты был рядом в том парке, — снова слезы и снова эта безумная улыбка. — Ты был где-то тут…

Она коснулась ладонью грудной клетки, потом сжала руку в кулак и снова уставилась в пустоту, пока слезы скатывались по ее щекам, а новый приступ истерики готов был подчинить тело в конвульсиях. Сальваторе был обескуражен этой репликой, бессмысленной и ужасающей, трогающей за живое…

Деймон, решив предотвратить истерику и вытащить себя из оцепенения, схватил руки девушки, отрывая их от себя, и сунул под холодную воду.

— Умойся, Елена! — громко и властно. Прежний Доберман никуда не исчезал. Девушка почувствовала холод на своих ладонях, решив, видимо, что в холоде есть какое-то спасение, она нагнулась и все же умылась. Хоть какие-то рефлексы сработали.

«Я помню тебя. Я тебя помню… Ты был рядом в том парке. Ты был где-то тут…».

Сальваторе выключил воду, предоставил девушке полотенце, и когда с водными процедурами было покончено, он взял ее снова за руку и повел в спальню.

Около десяти минут ушло на то, чтобы установить новый контакт и заставить девушку переодеться. Комнату покидать Сальваторе не стал — просто отвернулся и выждал время. Обернувшись, он увидел сидящую на краю девушку, вновь всматривающуюся в никуда. Ее было искренне жаль, и сочувствие к ней разрасталось в геометрической прогрессии. Какой бы сукой Елена не была, она не заслуживала этой душевной травмы. Кто угодно, но не она, потому что ее психика слишком-слишком слаба…