Объятия незнакомца

Такер Шелли

Но в таком случае хозяин запомнит его, значит сможет описать его властям, когда те заглянут сюда, чтобы поинтересоваться, не было ли здесь в эту ночь каких-нибудь подозрительных лиц.

Макс нахмурился. Честность в данных обстоятельствах неуместна – слишком велик риск.

Придется красть.

Когда обнаружится пропажа, ее спишут на отчаявшихся бедняков, которыми кишмя кишит этот квартал.

Он развернулся и направился в другой конец коридора, на кухню, лишь самую чуточку дивясь тому, с какой легкостью

он отважился на воровство. Еще недавно сама мысль об этом показалась бы ему чудовищной. Превратиться в мел – кого воришку? Но сейчас это его мало беспокоило. В конце концов, превратился же он шпиона. Не говоря уж о разбойнике.

Какие еще ипостаси уготовила ему судьба?

Прошло совсем немного времени, и Макс, прижимая к себе узелок с награбленным добром, поднялся наверх. Если шпион из него не удастся, то, может, возьмут пиратом на какую-нибудь галеру, с мрачной усмешкой подумал Макс. Осталось вдеть в нос кольцо и не расставаться с бутылкой рома. Он стащил не только платье и туфли, но и кое-какую еду, а также чистое полотняное полотенце, которое вполне сгодится, чтобы перевязать кровоточащие колени и запястья Мари. Завернул он свою добычу в скатерть.

Открыв дверь, он обнаружил, что его послушная пленница уже успела поднять шторы на окнах и зажечь свечи, все до единой, приземистые огарки которых заполняли полку над камином. Он затворил дверь.

Она обернулась, направилась было к нему и вдруг остановилась, глядя на него с тем же выражением изумленного восхищения, что было на ее лице в прошлый раз.

Но не меньшее удивление выражало сейчас его лицо.

Он словно прирос к полу, не мог ступить и шага.

Увидев ее впервые при лунном свете, он удивился странному сочетанию силы и хрупкости, в котором таилась неизъяснимая прелесть. Но сейчас...

Сейчас, в тусклом подрагивающем мерцании свечей, она являла собою поистине жалкое зрелище. Бледная, измученная, со спутанными, слипшимися волосами, с бескровными губами и размазанными по щекам слезами, она походила скорее на беспризорного оборвыша.

Однако ее прямо выдвинутый подбородок безошибочно говорил о том, что она готова встретить любую опасность. А глаза...

Его поразили ее глаза. Прекрасные и бездонные, они смотрели на него из-под черных как смоль ресниц, пленяя и притягивая. И они светились умом. Никогда в жизни он не видел подобных глаз.

Но в самой глубине их таился страх. И страх этот тяжким грузом лег ему на сердце. Он почувствовал, как в нем пробуждается...

Нет! Черта с два!

Он отвернулся, прошел к кровати и, злясь на себя за симпатию, неожиданно пробудившуюся в душе, швырнул узелок с вещами. Эта женщина не заслуживает ни нежности, ни симпатии, она не заслуживает никаких добрых чувств. Она его пленница, враг.

Пусть она пребывает в блаженном неведении, но он-то не должен забывать об этом.

– Мужмакс, –

позвала она.

Он не ответил. Не позволил себе обернуться. Не позволил нелепому чувству одержать верх над логикой. Он ненавидит Мари Николь ле Бон. Ненавидит. Возненавидел ее задолго до встречи с ней. Она повинна в гибели ста с лишним его соотечественников. Повинна в страданиях его ослепшего брата. Она заслуживает ненависти.

– Мужмакс, это ничего... что... я зажгла свечи? – спросила она, не дождавшись его ответа. – Я... так не люблю оставаться в темноте. Знаешь, там... откуда ты забрал меня...

Ее голос дрогнул и умолк. Но он понял, о чем она думала.

По телу его прошла дрожь, когда он вспомнил стоны и крики, гулко прокатывавшиеся по коридорам лечебницы. Он слушал их всего только час, но знал, что преследовать его они будут вечно. Знал, что его ночные кошмары будут озвучены этими криками. А она лежала там одна и слушала их день за днем, ночь за ночью, три долгих недели...

Хватит, остановил он себя. Хватит думать о ее страданиях. Вспомни лучше о страданиях и смерти, которые она навлекла на других. И сделала она это в жажде наживы.

– Мужмакс, – прошептала она.

– Бог с ними со свечами, – бросил он и, стряхнув с себя оцепенение, принялся развязывать узел. – Нам нужно уезжать. Немедленно. И перестань называть меня мужмакс Зови меня просто Макс. – Он метнул на нее сердитый взгляд и медленно и раздраженно повторил по буквам. – М-А-К-С.

– Извини... Макс. Казалось, она вот-вот заплачет. У него сжалось сердце.

Он отвел глаза. О Господи! Ну что ему делать? Уж лучше стоять перед десятком ощетинившихся мушкетами французских солдат, чем видеть слезы в этих огромных карих глазах.

Черт! Интересно, что они думали, посылая его сюда? Как ему быть со всем этим? Как может он изображать любящего мужа, зная, что эта женщина повинна в мучениях Джулиана? Особенно, если его чувства к ней так стремительно...

Теплеют.

Он медленно выдохнул и нервно провел пятерней по волосам, вспомнив, что сказали ему Вульф с Флемингом перед его отъездом.

Постарайтесь не причинять ей вреда, д'Авенант. Она наша последняя надежда.

Итак, придется ему играть свою роль и играть ее по возможности более убедительно.

– Дорогая, прости меня, – произнес он как можно более спокойно, разворачивая украденные из кухни платье и баш маки, которые видел прежде на здешней служанке. – Я не хотел обидеть тебя. Просто я беспокоюсь, как бы ты опять не попала в беду. – Он шагнул к ней и, словно предлагая ей мир, протянул одежду. – Вот, надень. Нам пора выезжать. В конюшне нас ждет лошадь. Я принес еды, так что в дороге мы перекусим.

С робкой улыбкой она взяла одежду.

– А далеко нам ехать?

Она развязала на шее плащ, и он упал с ее плеч.