Объявляю убийце голодовку
Шрифт:
— Это кто его так? Ты? — порадовалась я на бегу.
— Нет, сам поскользнулся, — рявкнул Гена. — Ты быстрее можешь? И без глупых вопросов?
Быстрее я могла, а вот без вопросов никак. Не имея возможности их озвучить, просто изнывала. Кто такой Геннадий? Он из органов? Значит, про то, что творится в проклятой больнице, знают? И нас все-таки спасут? Сомнительно, что, кроме поскользнувшегося Ивана Сергеевича, здешний бастион никто не охраняет.
Мы проскочили невесть сколько коридоров, и у меня уже начали отстегиваться ноги и саднить рука, которую не выпускал двужильный Гена, когда путь преградили. Может, конечно, мальчиков было не так уж много, — что моему суперу восемь-двенадцать
В приоткрытую дверь потянуло сквозняком, и я поежилась. В проеме нарисовалась Аллочка собственной персоной, одна, без охраны и без наручников. На ее румяном округлом личике я не заметила следов отчаяния или ужаса. Подруга была совершенно безмятежна.
— Ты? Что это значит? — глупо поинтересовалась я.
— Не догадываешься? — усмехнулась Алла. — Ванечка же вроде объяснил.
Я промолчала, и Алла не удержалась от ремарки:
— До чего же ты все-таки доверчива! Вот дура! Написание занюханной диссертации, знаешь ли, еще не свидетельствует о сверхъестественном уме!
Я смотрела на знакомые черты и удивлялась, как они поменялись за рекордно короткое время. Мягкие линии затвердели, от губ до крыльев носа наметилась волевая складка. И я считала, что знаю эту девочку как облупленную? Ее я прикрывала от малейшего дуновения ветра и заслоняла своим телом от невзгод?
— Ты сделала это сознательно? — не выдержала я. Казалось бы, все ясно, но человек всегда цепляется за соломинку, лишь бы не расстаться со спасительными иллюзиями. Я уже знала много и могла не сомневаться, что предала меня подружка по зову сердца, а не в силу обстоятельств, и, тем не менее, с радостью бы услышала любую ложь. — Он тебе угрожал?
Аллочка пожала плечами:
— С какой стати мне кто-то будет угрожать? Это ты изображала из себя борца за права угнетенных. А за глупость надо платить. Вот ты и заплатишь! А я вселюсь в твою квартиру, продам излишки собственности и поеду путешествовать. Знаешь, я всегда об этом мечтала.
— Так ты из-за наследства. — Я понимающе кивнула. В прошлом году, перед удалением аппендикса, я написала завещание, по которому оставляла Алке все. Кто же знал, что моя бесхитростная и беспомощная подруга только ждет момента расправиться со мной и завладеть долгожданным наследством?
— Думаешь, дело только в деньгах? — усмехнулась Аллочка. — Глупости! Даже если бы мне не перепало ни копейки, я бы поступила именно так. Я тебя ненавижу! Давно бы придушила, да в тюрьму не хотелось. И когда представилась возможность тебя изничтожить да еще и бабки получить, я почувствовала себя самым счастливым человеком на земле! Въехала?
Я не въезжала. Хоть убейте, не могла понять, с чего Алле меня ненавидеть. Она хотела меня убить?! За что?!
— Значит, ты так ничего и не поняла? — покачала Алла головой. — Получается, ты и впрямь была о себе слишком высокого мнения. Я едва сводила концы с концами, а ты купалась в роскоши! И кидала мне время от времени жалкие подачки! «Бери, Алка, иначе до
У меня отвисла челюсть, а Алла продолжала шипеть рассерженной змеей:
— Ты отбивала всех, кто мной интересовался! Тащилась, уводя парней, которые на меня западали! Я что, должна была тебе руки за это целовать?!
Аллочка отпустила грязное ругательство, и я всем телом ощутила ее ненависть. Неконтролируемую, проникающую во все поры и убивающую живое в человеке. Алки больше не было. Ее уничтожила злоба. Вместо нее появилось чудовище. Хитрое, великолепно приспосабливающееся к ситуации и не обремененное человеческими чувствами и эмоциями. С этим монстром говорить бесполезно. Его не убедишь, что у меня и в мыслях не было кого-то отбивать, что все это — плод больной фантазии, а я никогда не испытывала ни малейшей радости от Алкиной неустроенности. Ну кого я у нее отбила?! Своих собственных мужей?!
— Все, кому я нравилась, — визжала Аллочка, — после знакомства с тобой теряли всякий ко мне интерес! Скажешь, тебе они были не нужны?! А мне что с того?! Ты забавлялась, а я страдала! Даже Игорь…
— Что за Игорь? — затрясла я головой. — Ты про кардиолога?
— Про кардиолога, — подтвердила собеседница. Теперь она была бледна, только два лихорадочных пятна украшали щеки вместо обычного румянца. — Ты увела его, стерва, хотя прекрасно видела, как он мне нужен!
Придавленная непосильным грузом этой чепухи, я только и могла что поражаться собственной слепоте. Из Алки актриса — ну никакая. Невозможно контролировать себя постоянно, а мы почти все время проводили вместе. Она наверняка иногда выдавала себя взглядами, жестами, поведением. Неужели мне было так одиноко, что я предпочла не замечать очевидного?
Неизвестно, каких еще собак, кроме кардиолога, Алла собиралась на меня повесить, но нашего полку прибыло. Аллочкин любовник с перевязанной головой при поддержке своих сатрапов ввалился в подсобку. Не обращая внимания на просветленный взор подруги — теперь уже его, а не моей, — он сделал знак подручным, и Аллочку скрутили.
— Ты что?! Зачем?!
Связанная Алка полетела на пол, а сантехник повернулся ко мне и доверительно шепнул:
— Это мой тебе подарок, Танечка, жалко, что посмертный. Ну да ладно, хоть помирать будешь легче, зная, что эта тварь не станет жировать на твои же деньги!
А потом меня снова чем-то огрели, и я привычно погрузилась в беспамятство. Вырубалась я под мелодию незабвенного «козлика». Если случайно выживу, на это животное не смогу глядеть без содрогания!
Глава 26
Мне было даже хуже, чем во все предыдущие разы, вместе взятые. Мало того что я была не в силах шевельнуться, я еще и ничего не чувствовала. Совершенно не ощущала конечностей и начала уже было цепенеть от ужасной догадки, что я их просто-напросто лишилась, когда осенило, что не болит и голова. Я сразу же взбодрилась: уж ее-то мне отрезать не могли. Я осторожненько разлепила веки.
Меня окружали больничные стены. Голые и неуютные, они были окрашены в омерзительный светло-серый цвет. Кроме стен, ничего особо примечательного я не обнаружила. По крайней мере, там, куда могла дотянуться взглядом: умывальник; тумбочка с пластиковым покрытием, дверь того же противного оттенка; вторая кровать, пустая. Палата была маленькая, видимо рассчитанная на двоих. Ни ее несомненная чистота, ни отсутствие товарищей по несчастью в количестве, как водится, десяти-двенадцати человек меня не порадовали. Больница — это последнее место, где бы я хотела очутиться.