Обычная история
Шрифт:
К тому времени как к остановке подъехал автобус, ливень превратился в мелкий дождь, знаменующий завершающую фазу нагрянувшей непогоды. Туча устало отползала, подволакивая разрозненные ватные куски сизого шлейфа, отряхивала остатки воды, заставляя мостовую коротко вскипать дождевыми пузырями. А через пять минут уже вовсю сияло солнце. Капризная, высокомерная и ветреная погода показала зубки, напомнив, кто на самом деле здесь главный, и стремительно унеслась, взбодрив пыльный город.
Брук смотрела в окно автобуса на убегающие назад дома, на прохожих, на туманные струйки испаряющейся воды, кое-где поднимающиеся
На площади перед Национальным центром парило то же буйное и бесшабашное веселье. Сердце Парижа билось в унисон с сердцами его обитателей. Брук не задерживаясь пересекла площадь, где после ливня уже снова царило оживление: художники устанавливали свои мольберты, глотатели огня зажигали свои факелы, рассказчики занимали свои места — и невольно замедлила шаг перед входом в здание. Это был настоящий рай для Брук. И здесь ее снова с головой захлестнуло желание объять необъятное, хотя Брук совершенно точно знала: чтобы осмотреть все представленные экспонаты, не хватит и недели… Нет, она ни в коем случае не станет спешить, она превратится в губку и будет жадно впитывать все увиденное. Время принадлежит только ей, и Брук приготовилась сполна насладиться всем увиденным. Ведь неизвестно, когда она еще попадет в Париж — а быть может, вообще никогда!
— …Для работ Кандинского, одного из основоположников и теоретиков абстрактного искусства, характерны экспрессивные, динамичные композиции, построенные на сочетании красочных пятен и ломаных линий… — вещала молоденькая девушка-экскурсовод небольшой группе посетителей, к которым примкнула Брук, добравшись до Музея современного искусства.
В одной руке Брук сжимала французский разговорник, другой, помня наставления Глории, в целях безопасности прижимала к себе сумочку. Одновременно Брук добросовестно пыталась постигнуть сокровенный смысл картины Кандинского, но «экспрессивная композиция» не производила на нее того эффекта, на котором настаивала более осведомленная девушка-экскурсовод. Возможно, Брук настолько толстокожа, что ей не дано прочувствовать психофизическое — именно это слово заставило ее вытащить разговорник, в котором она вообще-то совершенно не нуждалась! — воздействие цвета, контрастность динамики и статики. Брук видела только набор цветных клякс, перечеркнутых в разных направлениях. По всему выходило, что она не просто слишком далека от абстрактного искусства — ей вообще не дано его понять!
— Мадам, кажется, это у вас звонит телефон?!
Брук не сразу поняла, что обращаются именно к ней и уже не в первый раз. Она так упорно пыталась постичь шедевр Кандинского, что не заметила, как стала объектом пристального внимания всех членов небольшой группы и недовольства девушки-экскурсовода. Только сейчас она поняла, что увлеклась и даже не услышала звонок мобильного телефона, который всеми доступными ему способами сигналил о том, что Брук необходимо ответить.
— Простите, — извинилась Брук, — кажется, я слишком увлеклась.
— Я понимаю. Но вообще-то мы рекомендуем выключать мобильные телефоны во время посещения музея, — сказала девушка-экскурсовод.
— Тысяча извинений, я просто упустила это из виду, — смущенно пробормотала
Группа двинулась дальше, а Брук наконец извлекла голосящее и вибрирующее чудо техники.
— Алло? — выдохнула она, опасаясь навлечь на свою голову недовольство работников музея слишком громким разговором.
— Брук, это я, Глория.
— Что-то случилось? — тут же переполошилась Брук: мобильный телефон был экстренным видом связи для особых случаев.
«Переполошиться» шепотом было довольно затруднительно, но Глория оказалась восприимчивее самых чувствительных датчиков и все сразу поняла.
— Брук, ничего страшного не случилось, — быстро успокоила она подругу. — Просто я хотела тебя предупредить, что уезжаю в Марсель. Брук, меня приняли в труппу, представляешь?!
Брук отчетливо услышала, как сорвался голос Глории, словно подруга готовилась расплакаться. И немудрено — она столько об этом мечтала!
— Это же прекрасно, дорогая! Когда ты едешь?
— Немедленно! Я и звоню именно поэтому. Брук, но ты не волнуйся, это займет всего несколько дней. Ключи я брать не буду — еще потеряю, оставлю у мадам Лаваль. Извини, мне сейчас жутко некогда, но я обязательно перезвоню и сообщу обо всем подробно! Веди себя хорошо и не делай глупостей, — строгим тоном добавила Глория.
— Как можно, — пробормотала Брук, кося глазом на уставившуюся на нее пожилую женщину, работницу музея. — Ладно, Лори, я сейчас не могу говорить, пока. Не затягивай со звонком.
— Конечно. Пока, Брук.
Брук нажала на кнопку «отбой», кинула телефон в сумочку и торопливо отправилась догонять свою группу.
Экскурсия заняла еще несколько часов: Брук посетила еще несколько экспозиций, и к концу у нее от усталости уже гудели ноги. Она едва ли осмотрела четвертую часть всех представленных экспонатов, а ведь ей еще хотелось посетить Публичную библиотеку! Хорошо, что у меня в запасе столько дней, радовалась Брук, направляясь к выходу.
Площадь встретила ее шумом, пестрой толпой и волной зноя, показавшейся после прохлады кондиционированных залов почти нестерпимой. Даже не верилось, что сегодня был дождь!
Брук немного постояла, а потом медленно двинулась куда глаза глядят. После получаса бесцельных передвижений она заметила уличных художников и направилась к ним. Первые два художника оказались последователями Кандинского, и Брук не стала задерживаться. У третьего мольберта она притормозила. На небольшом холсте были изображена часть площади и взлетающая стайка голубей. Рисунок был выполнен так мастерски, что Брук даже невольно затаила дыхание, любуясь картиной. Она отметила плавность и изящность линий, создающих ощущение легкости, пятна солнечного света, четко выписанные детали…
— Вам нравится?
— Очень, — просто ответила Брук, переводя взгляд на автора приглянувшейся работы.
Художником оказался молодой, лет двадцати пяти, мужчина. У него было продолговатое лицо, обрамленное темными, слегка вьющимися волосами, очень белая кожа и почти черные глаза, смотревшие на Брук с какой-то томной грустью. От этого взгляда она слегка смутилась и даже, кажется, порозовела. Хотя это вполне можно было списать и на жару.
— Мадемуазель тоже рисует?
— Почему вы так решили?