Обычная история
Шрифт:
— У вас очень одухотворенное лицо. И когда вы смотрели на картину, вы не просто любовались… Вы оценивали. У меня наметанный глаз на такие вещи.
— Отчасти вы правы, — призналась Брук, — я немного рисую.
— Вы выставляетесь, мадемуазель?
— Нет-нет, это просто хобби.
— Очень хорошо, — улыбаясь, сказал он. — У мадемуазель есть немного времени? Я прошу вас быть моей моделью…
Брук так растерялась, что не сразу среагировала. Она хотела сказать, что времени у нее совсем нет и что она вовсе не годится в модели, но мужчина очень быстро сменил холст и взял кусочек угля. Он впился своими темными глазами в лицо Брук, некоторое время напряженно и сосредоточенно изучая его, а потом
Он изредка бросал на Брук взгляды, но девушка неотрывно следила за его длинными и нервными пальцами, зачарованная быстротой и точностью движений. Через четверть часа портрет был готов. Несколько зрителей, следящих за происходящим вместе с Брук, не удержались и захлопали, шумно выражая свой восторг, а художник словно ничего не слышал. Чуть отодвинулся, критически и даже как-то свысока рассматривая портрет. Устало откинул упавшую на лоб прядь, добавил несколько штрихов и только потом позволил себе взглянуть на слегка ошеломленную Брук.
— Вы самая замечательная модель из всех, что у меня были, — тихо сказал он.
3
Брук открыла глаза оттого, что кто-то ее немилосердно тряс, схватив руками за плечи. Она с трудом разлепила ресницы. Перед ней на корточках сидел мужчина.
— С вами все в порядке? — произнес он.
Брук, несмотря на свое идеальное знание французского языка, первые мгновения не могла понять, что он говорит. Слова отказывались становиться осмысленными, и изо рта мужчины вырывались просто непонятные звуки, от которых в голове шел гул.
Девушка попыталась потереть пальцами виски, но руки отказывались подчиняться, словно они больше не принадлежали Брук. Она даже не могла согнуть пальцы в кулак! Что же это такое? От собственного бессилия Брук едва не застонала и снова закрыла глаза. Трясти ее перестали, но над головой по-прежнему бурлила непонятная речь… Ей было трудно вслушиваться, но Брук старалась изо всех сил. Понемногу до ее сознания стали доходить отдельные слова, которые постепенно складывались в осмысленные фразы. Через некоторое время Брук снова попыталась схватиться за голову, и на этот раз ей все-таки это удалось.
— Кажется, она пришла в себя! — раздался хрипловатый голос. — Как вы себя чувствуете?
— Ужасно… — пробормотала Брук, сообразив, что обращаются к ней.
— Вы помните, как вас зовут?
— Конечно! — Она всего лишь отравилась, а не сошла с ума! — Меня зовут Брук Стилер.
— Англичанка? Туристка?
— Да, я туристка, но не англичанка. Американка.
— Очень хорошо, — поощрил ее голос. — Вы можете встать? Я помогу.
Легко сказать! Брук чувствовала себя так, словно была безвольной марионеткой, у которой обрезали все нити.
— Подождите, я… — Брук неожиданно вспомнила, что Люк вырвал сумочку у нее из рук. Воспоминание было каким-то далеким и расплывчатым, словно полузабытый кошмар. Брук растерянно огляделась: сумочки и вправду нигде не было видно. Брук захлестнула волна паники. — Мне нужно в полицию!
— Конечно. Мы и есть полиция.
Брук удивленно подняла голову. Голова была большая и тяжелая. А шея казалась тонким стебельком, едва выдерживающим эту тяжесть. Тем не менее ей удалось оглядеться. Оказывается, она сидела в каком-то скверике на скамейке, в нескольких ярдах стоял припаркованный полицейский автомобиль, а рядом со скамейкой стояли двое мужчин: один в штатском и один в форме. Действительно полиция, довольно вяло удивилась Брук. Какая-то невероятная оперативность!
— У меня украли сумку, — пробормотала она.
— Вам нужно поехать с нами.
Конечно, нужно. Полицейские составят протокол, запишут ее показания и пообещают найти пропажу. И, конечно, никогда не найдут, потому что в Париже ежедневно
Пожилой ажан участливо поинтересовался, не нужна ли Брук медицинская помощь. Она отказалась, попросив только стакан воды и несколько таблеток абсорбента. Через некоторое время ей значительно полегчало, и она даже смогла написать заявление о пропаже сумки. Поскольку это было первое в ее жизни — и, как Брук надеялась, последнее — столкновение с полицией, принятая форма заявления была ей неизвестна, и Брук решила импровизировать.
Когда заявление было готово, девушка попыталась его вручить полицейскому, но тут ее постигла неудача. Ей сказали, что один из детективов желает с ней поговорить, и Брук придется подождать. Ожидание продлилось почти полтора часа, но все попытки выяснить, когда появится тот самый детектив, ничего не дали. С ней разговаривали не менее полудюжины человек, и все вежливо извинялись за задержку и так же вежливо просили проявить терпение, но как раз последнее стремительно истощалось. Похоже, эти французские полицейские совершенно не понимали чувств, желаний и проблем эмансипированной американской девушки Брук Стилер. Они были так же далеки от этого, как эмансипированная американская девушка Брук Стилер далека от понимания чувств, желаний и проблем новозеландского каннибала…
Брук взглянула на долговязого полицейского, маячившего в дверях, и быстро отвела глаза. Почему у нее такое чувство, что к ней приставили охранника? Наверное, потому, что он просто глаз с нее не спускает, как тюремный надзиратель с заключенного! И появления обещанного детектива, который будет заниматься расследованием «дела хорошенькой мадемуазель», все не предвидится… Ей стало совершенно понятно, что здесь просто обожают тянуть резину. Такая канитель всего из-за одной украденной сумки. Господи, куда катится мир?! От избытка грустных впечатлений Брук длинно и прерывисто вздохнула и уставилась на стену перед собой.
Стена была выкрашена масляной краской самого ужасного цвета, какой Брук доводилось видеть. И это тоже не способствовало поднятию ее упавшего духа. И так как смотреть на эту стену было просто невозможно, Брук перевела взгляд на листок бумаги, лежащий перед ней. На листке было всего два абзаца рукописного текста — все, что она смогла выжать из себя. И глупо было надеяться, что, пока она рассматривает стены, к скудному написанному что-то добавится.
От всех этих мыслей Брук совсем расстроилась, и ее неудержимо потянуло рисовать. Места на листе оставалось много, делать было совершенно нечего, и ее руки так и просились изобразить что-то такое эдакое… Например, какие-нибудь звезды с длиннющими лучами, или заштрихованные всевозможными способами квадраты, треугольники, спирали, или на крайний случай какой-нибудь колючий полукустарник, символизирующий ее подсознательное негативное отношение к окружающей обстановке… Лишь с огромным трудом Брук удержала себя в руках. Вряд ли полицейским понравится, если она проявит свои художественные таланты на листке с показаниями. Чтобы окончательно не известись, девушка принялась машинально едва слышно выстукивать по столу кончиком ручки мотив какого-то бравурного марша.