Обыкновенная история в необыкновенной стране
Шрифт:
Баян был в таком состоянии, что играть на нем было невозможно. Саша разобрал его на мельчайшие детали, сам сварил особый клей, раздобыл и поставил новые меха, заменил часть кнопок. Каждый вечер можно было его видеть склонившимся над столом в домике.
Однажды вечером из его домика понеслись переливчатые звуки баяна: «По долинам и по взгорьям шла дивизия в поход…». Когда он остановился, то заметил, что перед его крыльцом собралась кучка удивленных слушателей. Тогда он вышел наружу и растянул баян во всю ширь. По вечерней степи понеслись звуки знакомого всем вальса, и Саша громко запел: «Ночь коротка, спят облака, и
С появлением баяна жизнь на ферме потекла совсем по-другому. Оказалось, что чуть ли не все доярки певицы и плясуньи. По вечерам перед домиком бригадира на лужайке расположился кружком хор доярок, а в центре Саша с баяном. Каких только песен он не знал! Вот только с танцами не совсем хорошо получалось — один единственный кавалер на ферме Саша был занят баяном, и доярки должны были танцевать в парах с подружками.
Так становился он для всей женской бригады одним-единственным женихом, и каждая старалась привлечь его внимание: ему стирали и гладили белье, прибирали в домике, носили вечером парное молоко от самой доброй коровы. Их заигрыванию не было конца, его постоянно приглашали в женское общежитие на вареники или отпить чаю с сибирскими шанежками.
Саша действительно был красавцем, в хромовых сапогах и офицерской гимнастерке, с баяном в руках, появлялся он в общежитии и садился к столу — девчонки боролись между собой за место рядом с ним.
Особенно старательно заботилась о нем одна из доярок, сбитая и крутобедрая Настя. Она каждую неделю мыла пол в его домике, меняла и стирала белье, носила из ручья воду для питья и все это делала с веселой улыбкой и шутками. Круглолицая и белобрысая, с вздернутым носом, она была старше Саши лет на пять, а то и на все десять, поэтому другие женщины его особенно к ней и не ревновали: «Неровня она ему».
Как-то однажды, когда Настя, согнувшись, мыла пол, он шутливо прихлопнул ее по округлому заду. Она распрямилась, заливаясь счастливой улыбкой, и замахнулась на Сашу мокрой тряпкой. Он поймал ее руку, и они оказались прижаты друг к другу, так что он ощутил мягкость и тепло ее больших грудей, и от этого по всему его телу побежало что-то давно и совсем забытое…
Когда они поднялись и Настя, улыбаясь, укладывала свои длинные рыжеватые волосы, Саша смотрел на ее пышущее здоровьем еще молодое лицо и думал: «А почему бы не она? Может быть, это и есть мое счастье, моя судьба?».
Так началась их любовь. Вначале никто ничего не замечал, и все продолжали наперебой ухаживать за Сашей, но Настя стала исчезать из общежития уже на всю ночь, и постепенно все привыкли, что он выбрал ее. Не то, чтобы она ему особенно полюбилась, а просто постепенно она вошла в его жизнь как что-то необходимое, доброе и приятное. О женитьбе вначале не было и речи, но Настя в глубине души надеялась, что Бог пошлет ей такое счастье — ее муж погиб на фронте в самом начале войны. Лежа в темноте рядом, она как-то сказала ему:
— Вот ведь у меня в Константиновке дом-то стоит пустым, и корова есть, и поросята. Мать за ними смотрит, да разве ей одной со всем этим управиться…
Саша понимал это как приглашение начать беззаботную совместную и зажиточную жизнь в ее доме, на парном молоке со свежеиспеченным хлебом, но он не произнес в ответ ни слова, только обнял ее покрепче.
Все на ферме воспринимали их связь как вольный брак, каких во время
Когда они как-то вместе были в Константиновке, Настя познакомила его со своей мамой, такой же, как и Настя, крепкой и жизнерадостной и еще не старой женщиной. Происходили они из украинских переселенцев начала века, когда по реформе Столыпина в Сибири поселялись многие безземельные крестьяне. Дом на две комнаты был сложен из толстых бревен, все в доме сияло, всюду белый вышитый ситец и большая в углу икона — все ждало Сашу как нового хозяина, но он не шел, он не мог — он был в побеге.
Недели шли за неделями, приближалась осень, начался последний сенокос, и Саша работал на косилке от зари до темноты. В один из таких дней на ферму пожаловал участковый милиционер из Константиновки на своей конной бричке, узнать, все ли в порядке. Бригадир сразу же учуял опасность — спроси он Сашу про документы, и начнется канитель, так что он лишится этих золотых рук. Милиционер был ему хорошо знаком — вместе когда-то в тридцатые проходили действительную службу в армии, так до сих пор и остались на «ты».
Милиционер поинтересовался, не приняты ли новые люди на сенокос, надо бы проверить. На что бригадир сразу же заявил:
— Да, что их проверять-то, они все сейчас по степи разбросаны, да и я их всех уже проверил. Пойдем-ка сначала лучше в дом, там моя хозяйка уже, наверное, пельмени поставила.
По сибирским понятиям, слово пельмени уже как бы включает в себя и стакан водки. И засели два приятеля за эти пельмени, да так, что к вечеру участкового пришлось грузить в его бричку, да еще провожатого давать.
Бригадир после этого еще раз спросил Сашу о документах, и тот хмуро ответил:
— Уж два раза писал. Замотали, наверное. Осенью сам поеду пробивать.
Тревожное чувство не оставляло Сашу, он знал, что засиделся здесь слишком долго, пригрелся к Насте, привык к своей уютной комнатке, к вышитым покрывалам. Работа его не тяготила — на работе он забывал обо всем. Полюбились ему и бархатные казахские степи с горьким ароматом полыни, и тихое озеро, в котором он часто ловил рыбу. Теперь все это нужно было бросить и бежать навстречу неизвестности.
Так уж получилось, что считали Настю и Сашу мужем и женой. Если бригадир что-то хотел передать Саше через Настю, то он говорил: «Передай мужу…». Да и Настя уже стала вести себя, как жена: брала его при всех под руку, поправляла на нем воротничок и даже целовала в губы. Все были уверены, что зимовать Саша будет в Настином доме, а там и свадьбу сыграют. Но Саша знал, что это невозможно, и эта мысль угнетала его.
Уже давно он стал замечать, что одна из доярок, самая молодая из всех, ей только шестнадцать лет исполнилось, как-то пристально и странно, без улыбки, всматривается в него. Звали ее Нина, и на ферме она была новенькой, так как, окончив школу, решила летом немного заработать денег, чтобы поддержать свою больную мать и иметь средства на поездку для поступления в институт. Была она высокой и хрупкой, с каштановой косой до пояса, и в отличие от других доярок, часто во время веселых вечеринок удалялась и читала книгу. Ей явно было здесь не по себе, она чувствовала себя одинокой, так как подруга на ферме для нее не находилась.