Обжигающий фактор
Шрифт:
— Я ведь уже говорила — мне показалось, это потрясающий способ зарабатывать на жизнь.
— Поэтому ты и не отослала досье назад?
Девушка медленно покачала головой.
— Возможно, отчасти и поэтому, не знаю… Нет, в основном из-за того, что людей до сих пор кто-то убивает.
Судя по всему, такой ответ Эрика вполне удовлетворил.
— Замужем?
Куинн покачала головой.
— Бойфренд есть?
— Уже нет.
Эрик принялся постукивать по нижней губе кончиком карандаша, но глаз с девушки не спускал. Он просидел так почти пять минут,
— Так что ты обо всем этом думаешь? Теперь-то ты мне веришь? Или по-прежнему считаешь чокнутой?
— Чокнутой не считаю. Хотя вынужден признать, что все это у меня в голове как-то не сходится. Наверняка существует какое-то простое объяснение, которое ты пропустила…
— Например?
Эрик вытащил из кармана резинку и забрал в хвост длинные волосы, обрамлявшие его лицо.
— Не знаю. Ты сидела над досье куда дольше моего. У этих женщин было что-нибудь общее, кроме того, что все они примерно одного возраста и типа сложения?
— У всех? Нет. Нет, ничего такого я не обнаружила.
— Выходит, ничто не указывает на то, что их убили по каким-то логическим соображениям. Жертв выбирали наобум. Какой-то маньяк.
— Возможно, ответ кроется там. — Она кивнула на последнее досье, чувствуя себя виноватой за то, что понуждает Эрика читать и его. — Ты знаешь это дело, как никто. Может, ты сумеешь найти связь. Увидеть что-то, чего не увидела я. И не увидела полиция.
— Не знаю. Прошло уже столько лет, — промолвил Эрик, наклоняясь. Он подобрал досье и медленно провел рукой по картонной обложке, но не открыл его.
Куинн поднялась и направилась к двери.
— Пойду проверю, не удастся ли раздобыть нам с тобой по чашке кофе.
Твен любил Лайзу Иган — это было видно по тому, как он говорил о ней. Куинн становилось почти физически плохо из-за того, что она заставляет его смотреть на ужасные фотографии ее мертвого тела, переживать заново самое болезненное время в жизни. Тут зрители ни к чему.
Глава 26
Почти весь экран компьютера занимало длинное математическое уравнение, однако доктор Эдвард Марин не видел его. И не ощущал. Прежде они для него были живыми. Они дышали, пели, нашептывали свои секреты, лучились красотой и эмоциями. А теперь они были мертвы. Безжизненные символы, которые более не имели никакого смысла.
Он повернулся и посмотрел на главную исследовательскую лабораторию, что виднелась сквозь северную, стеклянную, стену его кабинета. И она тоже утратила смысл, словно съежилась и поблекла — стерильная пещера, набитая бестолковыми механизмами, похитившими десять лет его жизни. Десять загубленных, потраченных понапрасну лет. Как он только допустил это? Как позволил так долго держать себя в заточении?
Тихий гул принтера нарушил его размышления. Доктор Марин резко развернулся в кресле навстречу источнику шума.
Она вернулась. Лабораторный халат скрывал стройное, сильное тело, хотя этот досадный факт до известной степени
В самом начале она редко приходила по субботам. Но теперь он пользовался любым предлогом, чтобы вызвать ее, — данные, которые надо собрать, проблемы с компьютером, срочная памятка, которую необходимо напечатать и разослать адресатам. Все, что угодно, лишь бы снова видеть ее на фоне пустынной лаборатории. Вдвоем, наедине…
— Я уже почти закончила, доктор Марин, — пропела девушка, соблазнительно оглядываясь через плечо. — Положить вам на стол?
— Нет, Синтия, я возьму оттуда.
Он наблюдал, как она плавно шагает к нему. Легкая, почти первобытная грация ее походки лишь подчеркивалась всей окружавшей девушку современнейшей технологией.
Несмотря на неординарный ум Синтии, суровая правда заключалась в том, что она была еще слишком молода и неопытна, чтобы работать ассистенткой доктора Марина, и это время от времени разочаровывало. Но такие мелкие неприятности меркли на фоне всех преимуществ, что даровала ее молодость. Эта маленькая идеальная грудь, мускулистые ноги, плоский живот. Все лишь слегка обрисовано и никогда не является взору полностью, скрывается порхающим вокруг тела халатиком.
Он взял у нее распечатку, вслушиваясь в легкий звук, с каким бумага скользнула по гладкой коже.
— Еще что-нибудь, доктор?
Девушка отступила на полшага назад. И эти полшага вновь показали ему близость конца.
Когда он взял Синтию на работу, она благоговела перед ним. И со временем он имел возможность наблюдать, как благоговение сменяется влечением, почти влюбленностью. Эта стадия достигла своего апогея месяцев шесть назад: мимолетные, вовсе не необходимые по работе прикосновения, едва заметная застенчивость, смущение, когда она знала, что он смотрит на нее, неловкие попытки завязать разговор, когда сказать, в общем, и нечего.
Теперь все эти сигналы исчезли, сменившись смутной нервозностью. Марин сильно подозревал, что она сама не знает, почему и отчего это произошло. Скорее всего дело тут в знаменитой женской интуиции. И это его тревожило. Хотя все же и приводило в восторг, возбуждало.
— Еще пара мелочей, Синтия, — промолвил он, не желая отпускать ее так рано. — Я…
Механическое жужжание телефона прервало его. Ассистентка сняла трубку:
— Кабинет доктора Марина… Да, он здесь… Хорошо, сэр, я ему передам.
— Мне звонили? — спросил Марин, когда она положила трубку.
— Генерал Прайс хочет видеть вас, доктор.
Он с насмешливой важностью покачал головой:
— Великолепно! Надеюсь, встреча будет стоить того, чтобы убить на нее остаток дня.
Девушка улыбнулась, но слабо и неискренне, лишь из вежливости.
— Ну ладно. — Марин встал с кресла и неохотно зашагал к двери. — Вот что я вам скажу — на сегодня тогда довольно. Идите и хорошенько развлекитесь. Увидимся утром в понедельник.