Обжора-хохотун
Шрифт:
— Тогда ладно, — соглашается Триша.
Ей бы впору растеряться от таких объяснений, но рядом с Франком Триша поневоле привыкла к непонятным разговорам и тревожным намекам, от которых шерсть на загривке дыбом — встала бы, если бы еще росла. Не поняла — вот и хорошо, переспроси, коли охота, получив ответ, всю ночь подскакивать от всякого шороха, а лучше пропусти мимо ушей, потом когда-нибудь вспомнишь и, может быть, сама все поймешь. А если забудешь навсегда — считай, повезло.
Вот и сейчас она отметила про себя: Макс, похоже, доволен, что промок, — а информацию про бледную тень выкинула из
Квартала три Триша прошла, приплясывая, потом спохватилась:
— Слушай, а как это — нынче вечером гость? Ты же должен сперва отправить открытку, пока еще она дойдет… Получается, завтра?
— Сказал, сегодня, — значит, сегодня. — В голосе Макса звучит не то твердость уверенного в своем могуществе чародея, не то самое обычное упрямство. Немного помолчав, он добавляет: — На самом деле открытку отправлять совершенно не обязательно, достаточно сказать: «Сегодня вечером у нас будет гость» — и он придет. В этом городе мне чужое колдовство ни к чему, даже без помощи Франка, как выяснилось, можно обойтись, хоть и думал я поначалу, что он-то и есть настоящий хозяин. А оказалось, здесь у меня все выходит само собой, стоит только захотеть. Но лучше все-таки сказать вслух. Не знаю, как ты, а я никогда не уверен, чего на самом деле хочу, поэтому точная формулировка не помешает.
— Правда? — недоверчиво спрашивает Триша. — Надо же. А вот я могу хоть сто раз кряду сказать: «Посуда будет помыта», но пока не встану и сама ее не вымою, ничего не произойдет. И ладно бы только посуда…
— Зато ты хорошо знаешь, когда вышла из дома, помнишь, где была и что делала. И не рискуешь вернуться год спустя, не заметив, как он пролетел.
— Ну да. И что в этом особенного?
— Ничего. Но у меня, сама видишь, не всегда получается, — смеется Макс. И рассудительно добавляет: — Во всяком положении есть свои преимущества. Главное — не забывать ими наслаждаться.
— Я еще как наслаждаюсь, — кивает Триша. — А посуда — ну подумаешь, посуда. Мне совсем не трудно. Ни капельки.
— Дождь закончился, — говорит Макс. — Твой зонт не очень обидится, если я теперь из-под него выберусь?
— Он никогда не обижается. У моего зонта очень хороший характер. Почти как у тебя. И знаешь что? Если уж нет дождя, давай пойдем самой-самой длинной дорогой, чтобы… ну… ну…
— Чтобы не ждать вечера, а просто гулять? — Макс сразу ее раскусил. — И прийти домой попозже, обнаружить, что скопилась куча дел, непонятно, как все успеть, зато глядеть на часы и волноваться будет некогда, да?
Трите только и остается, что молча кивать.
— Я такую длинную дорогу к вашему дому знаю — ты удивишься, — тоном заговорщика шепчет Макс. — Но к вечеру все же будем на месте, — добавляет он, увидев в ее округлившихся глазах немой вопрос: «Неужели несколько лет идти будем?»
До «Кофейной гущи» они добрались в самом начале сумерек, когда еще совсем светло, но по углам уже прячется синева, а вытянувшиеся тени становятся такими тонкими и прозрачными, что Триша старается двигаться плавно и осторожно, чтобы случайно их не порвать.
В
— Ну конечно, — вслух говорит Триша и устремляется в сад. У нее такие новости, такие новости! Совершенно невозможно ждать.
Франк, оказывается, вынес из дома стулья, расставил их у самой туманной стены, уселся там, как зритель в кинотеатре, купивший билет в первый ряд, а рядом — вот сюрприз! — устроился их старый друг Ахум. Когда-то он был постоянным клиентом «Кофейной гущи», а потом стал заходить все реже. Зато приносил Трише в подарок зеленые прозрачные конфеты и лиловые драгоценные камни, рассказывал сказки о далеких землях, где бескрайние равнины усыпаны самоцветами, как песком, а леденцы растут на деревьях и, созрев, падают в реки, поэтому каждую осень речная вода зеленеет и становится кисло-сладкой.
В последнее время Ахум совсем куда-то пропал, но теперь вдруг объявился, Трише на радость. Ну и день сегодня. Ну и день.
— Здравствуй, — кричит Триша. — Какой же ты молодец, что пришел! Хочешь, я чаю?.. Или?..
— С чаем можешь не спешить. Посиди с нами. Смотри, что я тебе принес, — и пересыпает в ее протянутые ладони мелкие черные ягоды, рассказывает: — В тех краях, откуда я их принес, у всех растений черные листья, стебли, цветы и плоды, трава — и та черная, как смола. Зато почва местами белая, а местами алая. И небо зеленое, как будто смотришь на него сквозь бутылочное стекло. Я хотел бы принести сюда весь этот мир, показать тебе, а потом аккуратно положить на место, но мир не поместился в карман. Пришлось ограничиться ягодами.
— Сладкие какие, — говорит Триша, отправляя гостинец в рот. — Это не страшно, что мир в карман не поместился, я уже и так его представляю, как будто видела. Спасибо тебе, Ахум.
На самом деле у него очень длинное имя. Вернее, целых четыре имени, но друзьям позволено обходиться одним, на выбор, и Триша всегда зовет его Ахум.
— Какая же ты стала красавица. — Он одобрительно цокает языком, качает головой, всем своим видом изображает восхищение. Ахума послушать, так Тришу уже давно впору на ярмарке показывать, чтобы у всех горожан появился шанс хоть раз в жизни этакую красоту узреть. Но Триша знает, что он — ну не то чтобы обманывает, просто шутит так, посмеивается не то над ней, не то над собой, не то над всем миром сразу.
— Я какая была, такая и осталась, — улыбается Триша. — А почему ты так долго не заходил?
— Разве долго? — удивляется Ахум.
И этот туда же. Как сговорились. Неужели так трудно считать хотя бы дни, если уж часы слишком быстро улетают?
— Просто у всех разное время, — объясняет Франк. — Это только на первый взгляд кажется, будто время — общий для всех океан, где плаваем и мы с тобой, и наши друзья, и соседи, и жители других городов, стран, континентов, и даже обитатели иных Миров. А на самом деле сколько живых существ, столько потоков, которые несут нас — иногда параллельно друг другу, а порой в разные стороны. В такие моменты бывает очень непросто договориться о встрече, но мы, как видишь, худо-бедно справляемся. Хотя могли бы больше стараться, тут не поспоришь.