Очаг на башне
Шрифт:
– Ребенок, – ненавидяще повторила Ася и вдруг вспыхнула. Растерянно глянула на Вербицкого. – Но ведь там...
Вербицкий успокоительно положил ладонь ей на руку, и Ася вздрогнула.
– Я смотрел как художник, – сказал он. – Вы замечательная, Асенька, вам него стесняться.
– Свинья, – сказала Ася. – Какая свинья!
– Ну, не надо. Вот – думал, вам приятно будет, а вы рассердились, – мягко улыбнулся Вербицкий.
– Все-все. Это меня не интересует.
– Что не интересует?
Она молчала, покусывая губу. Потом сказала ровно:
– Он.
Вербицкий испугался.
– Асенька, – облизнув губы, проговорил он еще более мягко. – Да что вы! Вы же так любите...
– Нет, – ответила Ася, глядя ему в лицо влажными горячими глазами. – Уже нет. Да, наверное, и никогда не любила.
Вербицкий опять нервно улыбнулся. Ему стало не по себе. Он совершенно не собирался отбивать эту женщину у Симагина. Он лишь хотел, чтобы она презирала Симагина! Не замуж ли она за меня собралась, в самом деле? Черт, да ведь она еще и беременная...
– Асенька, опомнитесь. У вас же... Вы же ждете...
– Нет, – снова сразу поняв, о чем он мямлит, ответила она. И вдруг улыбнулась ему нежно и безоглядно. – Уже нет.
Ну и хватка у нее, с ужасом понял Вербицкий. Сладкое чувство обладания пропало. Опять что-то сокрушительное происходило вне его ведома и разрешения, но – вот ведь подлость – как бы в его ответственности. Опять его насиловали.
– Вы шутите... – произнес он чуть хрипло.
– Этим очень трудно шутить, – ответила Ася все с той же безоглядной улыбкой.
Вербицкий взмок. Даже на лбу проступили капли пота, он вытер их ладонью.
– А Симагин? – тупо спросил он. Лицо Аси презрительно скорчилось.
– Ася, вы жестоки! – от души сказал Вербицкий. – Андрей – прекрасный человек. Даже если любовь начала угасать – все равно, надо терпеливо и тактично...
– Ну хоть вы не мучайте меня! – умоляюще произнесла Ася, прижимая руки к груди, словно в молитве.
И стала ему омерзительна.
Он именно такой. Я вижу. Измученный, озлобленный. Но сохранивший – наперекор всему – лучезарную свою доброту. Броситься к нему, зацеловать... Ну, скажи что-нибудь. Умоляю, скажи. Мне ведь тоже трудно. Не надо о Симагине. Хватит. Я сто раз все передумала. Перевспоминала всю жизнь, перечла письма. Ничего не нашла. Мне мерещилось. Я тебя люблю! Тебя! Неужели не видишь? Ты же взрослый, сильный, опытный. Помоги мне. Забудь, что я не поняла тебя сначала, прости меня. Помоги. Я не могу сказать сама. Хотя бы дай знак, что хочешь, чтобы я сказала сама. Ну, хочешь? Тебе будет приятно? Я люблю тебя! Слышишь? Я люблю тебя!! Скажи что-нибудь...
– Ну, я пойду, пожалуй, – выдавил Вербицкий. – Я и так занял у вас массу времени. Все еще вернется, Асенька. Приедет Симагин. Вы снова почувствуете, что он ваш, со всеми его недостатками. Пусть нет прежнего пыла – но ваш, родной...
– Я полюбила другого человека, – произнесла она, глядя Вербицкому прямо в глаза. У нее был молящий, затравленный взгляд.
Сейчас ляпнет, в панике понял Вербицкий. Сейчас ка-ак ляпнет! Им овладело знакомое
– Это, конечно, сложнее, – забормотал он. – Но и это еще не причина для столь решительного шага. Любовь преходяща, а семья – свята...
– Что?! – почти крикнула Ася.
Он опять облизнул губы, а потом озадаченно пожал плечами, показывая, что речь идет о пустяках, о бытовых мелочах.
– Да что тут особенного? Знаете, – он улыбнулся, – в народе говорят: муж любви не помеха... Он часто уезжает, доверяет вам абсолютно, задерживается в институте каждый вечер – вы могли бы встречаться с вашим избранником достаточно часто.
Секунду они молчали, потом Ася тихо и твердо сказала:
– Это не для меня. Я так не хочу... не могу. Это не любовь.
– Ошибаетесь, – строго и укоризненно возразил Вербицкий. – Это и есть любовь. Влечение к данному человеку в данный момент времени. Чистое. Бескорыстное. Не завязанное на быт. А семья, построенная на любви, – простите, Асенька, это чистый блеф.
Он пожалел о том, что сказал последнюю фразу. Женщина мгновенно ухватилась за нее и разыграла в свою пользу.
– Вы не верите, – прошептала она, со страдальческим видом мотая головой. – Как мне вас убедить...
Она запнулась, и он поспешно встал.
– Я буду заходить.
– Конечно!! После работы я дома. Мне еще не так здоровится... – она смутилась и не договорила.
– Берегите себя, – посоветовал Вербицкий. – И запомните, что я сказал. Не осложняйте жизнь себе... и вашему избраннику.
– Я... я не осложню. Я постараюсь. – Она отбросила свесившиеся на лицо волосы. – Я докажу...
Когда Вербицкий ушел, она, уже не сдерживаясь, уткнулась в подушку и заплакала навзрыд – на том же месте, что и девять лет назад. Мама вышла из соседней комнаты и стала, как маленькую, гладить ее по голове. Потом спросила:
– Это он?
– Да, – жалобно пролепетала Ася, всхлипывая и вытирая лицо. – Он не верит, мам! Он весь в шрамах, мне не добраться... Мам, я докажу! Мам, он тебе \ понравился?
Мама едва заметно пожала плечами.
– Мама! – отчаянно выкрикнула Ася. – Он чудесный! – слезы опять закипели у нее на глазах, но тут в дверь позвонили – Антошка вернулся с унылого, без привычных друзей, гулянья. Ася, спешно вытирая глаза и натягивая улыбку, пошла открывать.
– Ради Антошки, – сказала мама бессильно, просяще. Ася остановилась, будто ей выстрелили в спину.
– Мама, не надо, – с мукой и угрозой выговорила она. Близкие слезы делали ее голос низким и хриплым.
И, когда Антошка вошел, она сняла со шкафа купленный по пути с работы игрушечный вертолет, о котором сын давно мечтал.
На миг Антошка остолбенел, глаза у него загорелись. Он бережно взял вертолет и стал рассматривать, завороженно приговаривая:
– Вертолетик... это тяжелый транспортный вертолет... нет, спасательный. Для планет с разреженными атмосферами... – Он поднял на Асю глаза. – Это папа прислал?