Очарование зла
Шрифт:
Вот таким умненьким фарфоровым мальчиком выглядел на трибуне нарком внутренних дел СССР Николай Ежов. Он совершенно точно знал, что должен сказать, для чего он должен это сказать и какие последствия вызовет то, что он должен сказать.
Он говорил о преобразованиях в комиссариате внутренних дел. О причинах, которые вызвали эти глобальные преобразования. В конце концов, эта речь должна была оправдывать само существование товарища Ежова — как на посту наркома, так и вообще, в качестве живого человека.
— Я могу доказать, — говорил Ежов, — что все руководство бывшего ОГПУ. преобразованного решением ЦК партии
В зале затихли. Было очень тихо. Так тихо, что слышно было, как Ежов осторожно переводит дыхание. Вера вдруг поняла, что многие из собравшихся испытывают сейчас острое чувство благодарности. Благодарности к Ежову — за доверие! За то, что их-то он не счел шпионами. Их он по-прежнему считает своими верными товарищами и в знак этого доверия излагает сейчас перед ними свои самые сокровенные мысли, развертывает перед их взором картины ужасающего заговора. Заговора, который едва было не погубил и их самих, и всю страну!
Интересно, был ли Болевич связан по работе с кем-то, кто сейчас изобличен как двойной агент, как шпион, перекупленный одной из капиталистических стран? Вера почему-то не сомневалась: Болевич в любом случае успел подстраховаться. Что бы ни случилось, кто бы ни оказался впоследствии двойным агентом, — у Болевича наверняка припрятана спасительная информация, которая вызволит его из любой беды.
Хотелось бы еще знать: имеется ли у Болевича какая-нибудь информация на случай, если в беде окажется сама Вера? Впрочем, что об этом думать!
То, что говорил Ежов, звучало до крайности увлекательно, просто потрясающе.
— Многие годы, — негромко, но достаточно выразительно продолжал Ежов, — Ягода и его преступная шайка обманывали партию и свою страну. Да, разумеется, они строили каналы и плотины, они прокладывали автомобильные и железные дороги. Да! Но зачем, товарищи, эти мерзавцы занимались созидательным строительством? Об этом кто-нибудь задумывался? Я отвечу вам — зачем. — Он медленно обвел взглядом зал, голос его зазвучал громче, увереннее, и теперь слышно было, что он очень много курит. — Они хотели завоевать популярность и заработать награды! Зачем им нужна была эта популярность? Чтобы вернее ввести в заблуждение партию и народ! Чтобы замаскировать свое предательство! А награды? Для чего им, товарищи, требовались правительственные награды? Чтобы подороже продать свои услуги капиталистам. На протяжении всей жизни Советского государства Ягода работал на германскую разведку… а до революции — на царскую охранку… Еще во время первой русской революции, начиная с 1907 года, Ягода числился агентом охранки…
Ягоде в 1907 году было десять лет. Наверняка кое-кто из сидящих в зале это знал. Но молчали — все. Вере, захваченной вихрем разоблачений, было абсолютно безразлично, когда родился Ягода и на какую охранку он работал или не работал. Она оказалась погружена в мир, где все было не тем, чем выглядело, где любая, даже самая обыденная или знакомая вещь, могла обернуться своей противоположностью. Комиссар — агент германской разведки, строитель — герой только для виду. Истина укрывалась под семью покрывалами, как Иродиада; но танец, сопровождаемый срыванием одного покрывала за другим, не обнажит
— Вы должны знать, товарищи, — неслось с трибуны, — что шпионы проникли не только в ОГПУ! Но и в нашу военную разведку, которая решением ЦК теперь передана НКВД! Многие из этих подонков-предателей, маскируя свое звериное лицо, возможно, сидят в этом зале… — Он выдержал паузу. Спустился вниз, на сцену, и сердце у Веры екнуло: неужели сейчас начнет показывать пальцем? Но Ежов только налил себе воды из графина и выпил, громко глотая в полной тишине. Затем он вернулся на трибуну. — Пусть знают предатели, — продолжал он, — что им не удастся спрятаться от беспощадного меча революции. Пусть они знают, что я не ведаю ни колебаний, ни слабости! Я не буду считаться даже с репутацией старейших чекистов! Пощады не будет. Товарищ Сталин выдвинул лозунг: «Усилить чистку». И я выполню его указание. Все шпионы и диверсанты будут разоблачены!
Он аккуратно сложил листки, в которые ни разу не заглянул во время своей речи, и мальчишески легко сбежал с трибуны.
Мгновение в зале стояла гробовая тишина. Затем раздались оглушительные аплодисменты. Вера испытывала чувство невероятного подъема — как будто после гнетущего предгрозового безмолвия наконец-то разразилась гроза.
Направляясь среди остальных курсантов к автобусу, Вера вдруг остановилась и еле заметно вздрогнула. Ей показалось, что она разглядела в толпе знакомое лицо. Нет, этого не может быть… Хотя — почему не может?
Человек, которого она встретила, сам разыскивал ее. Пробившись к ней сквозь толпу, он улыбнулся.
— Здравствуйте, Вера.
— Дуглас! — сказала Вера, досадуя. — Здравствуйте.
Дуглас, в отличие от того, каким Вера видела его в последний раз в Париже, выглядел помолодевшим. Держался бодро и даже как будто испытывал приятные чувства, видя Веру в Москве.
— Я думал, вы обрадуетесь нашей неожиданной встрече. Как-никак я все же был вашим руководителем.
— Больше всего меня радует то обстоятельство, что вы — мой бывшийруководитель, — парировала Вера.
Дуглас улыбнулся еще шире.
— Ошибаетесь, Гучкова. Со вчерашнего дня вы снова в моем подчинении. Удивлены?
Вера неопределенно пожала плечами.
— Да, — продолжал Дуглас, — приказом наркома я назначен заместителем начальника отдела. Среди прочих обязанностей я курирую школу, в которой вы сейчас обучаетесь.
— Поздравляю с повышением, — сухо процедила Вера. Она оглядывалась по сторонам: не ищут ли ее, чтобы позвать в автобус. Сейчас она с удовольствием выдержала бы даже обвинения в «вечных опозданиях», лишь бы поскорее избавиться от нежелательного собеседника.
— Спасибо за поздравление, — молвил Дуглас. — Ответил бы вам тем же, да только вот поздравлять вас не с чем. Кроме вашего замужества, разумеется.
Лицо Веры осталось бесстрастным.
— Я наблюдал за вами, Гучкова. Даже после того, как перестал формально считаться вашим руководителем.
— Почему? — Она посмотрела прямо ему в глаза, но ничего в них не увидела: двойная, тройная завеса по-прежнему скрывала от нее истинного Дугласа. — Зачем вам было наблюдать за мной?