Очарование

Нотон Элизабет

— Тогда перестанешь чувствовать боль, — пояснила Атропос. — И станешь свободной, разумом, телом и душой. Больше никаких страданий, одиночества и боли. Острова блаженных — Елисейские поля. Рай.

— Но я забуду, — постаралась все прояснить Скайла.

— Да, — ответила Лахесис вперед сестры. — Забудешь.

— А если вернусь?..

Атропос нахмурилась.

Скайла взглянула на Лахесис. Глаза беловолосой мойры смягчились.

— Нынешняя боль пропадет. И ты все вспомнишь.

— А я когда-нибудь сюда вернусь?

— Зависит

от тебя, дитя, — сказала Лахесис. — От той жизни, которую ты проживешь в мире людей. Только ты можешь принять это решение.

Скайла оглянулась на воду. Ей отчаянно хотелось подняться на борт блестящего корабля. Медленно, очень медленно дыра в груди затягивалась, даря покой, которого она не знала ранее.

Покой, заставлявший забыть, что же ее удерживает.

— Время вышло, — заявила Атропос. — Что ты выбираешь, дитя?

Глава 28

Орфей никогда в жизни так не уставал.

Он провел весь день с Ником и его подручными, выискивая признаки активности демонов. Остатки разбежавшейся армии Аталанты куда-то рванули. Либо кто-то другой собирает тварей, чтобы создать новую армию, либо богиня вырвалась из Преисподней.

Последняя мысль беспокоила Орфея больше, чем ему хотелось.

И бессвязная болтовня Грифона о том, что Аталанта «на свободе» уже не казалась бредом безумца.

Орфей провел вечер в комнате Грифона, как делал каждый день за последнюю неделю, разговаривал с братом, играл с ним в карты и пытался вывести из коматозного состояния. Однако ничего не помогало. Грифон не хотел выходить из комнаты. Он едва обращал внимание на карты. И дрожал все сильнее.

Орфей потер лоб пальцами. Грифон ворочался на большой кровати. На комоде горела лампа, а отодвинутые занавески пропускали в комнату лунный свет. Но для Грифона этого было недостаточно. Высокий, крепкий аргонавт, который никогда ничего не боялся, теперь страшился темноты.

Орфей сидел с Грифоном, пока брат не уснул, а потом накрыл его одеялом до подбородка. У Грифона во сне разгладился лоб, и исчезли все признаки волнения. На мгновение он снова превратился в того, прежнего Грифона. Младшего брата, что совершал лишь геройские поступки.

Орфей тихо выключил лампу и подкрался к двери. Оглянувшись в последний раз, убедился, что Грифон спит, и вышел, тихо закрыв дверь.

Он направился к лестнице. Было поздно, почти полночь. Орфей знал, что можно воспользоваться лифтом, но не желал никого будить. А еще ему нужно на свежий воздух.

Он спустился на три пролета, вышел во двор и направился через сад к южному входу. Внезапно Орфей заметил Мэйлию, что в одиночестве огибала фонтан, заколебался и скрылся в тени. Вампирочка вроде бы привыкала к жизни в колонии, но по-прежнему держалась особняком.

И выходила из своих комнат поздно ночью.

Она была странной по

всем статьям. Дочь Зевса и Персефоны, смешение света и тьмы. Каждый раз при виде Мэйлии Орфей вспоминал шрамы, которые она нанесла сама себе.

«Я к ней привыкаю, демон. Чем больше времени провожу рядом с нею, тем больше она мне нравится».

Голос Скайлы. Так неожиданно.

Однако Орфей радовался подобным вспышкам, потому что таким образом любимая как бы оставалась здесь. И с ее мнением нельзя было не согласиться. Он тоже проникался симпатией к Мэйлии.

Но не сегодня. Сегодня Орфей ни с кем не хотел общаться.

Мэйлия села на каменную скамейку у фонтана и уставилась на журчащую воду. Но внезапно повернулась к замку, будто что-то привлекло ее внимание. На мгновение Орфею показалось, что она услышала его, но тут он понял: вампирочка смотрит на окно на третьем этаже.

Пару секунд она не шевелилась, а потом подобрала юбки, поспешно прошла по двору и исчезла в полутемном здании.

Охваченный любопытством, Орфей вышел из тени, поднял голову и заметил у окна третьего этажа брата. Грифон пялился вниз все тем же пустым взглядом.

Брат несколько секунд смотрел в глаза Орфея, а потом отвернулся.

В одинокой тьме, где слышалось лишь журчание фонтана, Орфей знал, что нужно вернуться и попытаться успокоить Грифона. Убедиться, что он в порядке. Но последняя неделя не прошла даром и для самого Орфея: глухая боль в груди после смерти Скайлы становилась все сильнее и сильнее.

Он зажмурился и представил свои покои. Несколько секунд спустя аргонавт стоял в башне, рассматривая убежище, созданное для него Скайлой.

Боль усилилась. Он подошел к кровати и улегся на спину, свесив одну ногу с матраса. Орфей даже не снял сапог, не включил свет и не сбросил покрывало. Просто уставился на высокий потолок и выдохнул, в надежде, что если ни о чем не думать, боль утихнет и он уснет.

Какая ирония. Проведя почти триста лет в одиночестве, он намеренно сторонился всяких отношений, чтобы не стать уязвимым. А теперь, в окружении колонистов, Ника, брата, аргонавтов, Орфей чувствовал себя одиноким, как никогда.

Он провел рукой по лицу и обозвал себя трусом, когда ощутил влагу на коже. Орфей покончил бы с собой, если бы это помогло, но увы, ничего подобного. Ему придется жить дальше и поступать правильно, чтобы когда-нибудь снова ее увидеть. И последние слова Скайлы, умоляющей его быть лучше, не позволяли выбрать вариант попроще.

Он зажмурился, сделал три глубоких вздоха, но тут проблеск света снаружи привлек его внимание.

Орфей сел и уставился на ряд окон и темный балкон.

Наверное, молния или метеор. Он все равно поднялся, радуясь возможности отвлечься. Открыл стеклянную дверь. В лунном свете возникла фигура в черном плаще с капюшоном.