Очарованная душа
Шрифт:
Обычно Тимон устраивал это при закрытых дверях, по возможности за пределами Парижа, в местах укромных и тайных: если и выходили какие-нибудь неприятности, их улаживали.
По своему еще не забытому, балканскому опыту Аннета представляла себе, что там происходило; к тому же во время отлучек хозяина до редакции доходило достаточно слухов – правда, трусливых и завистливых, изображавших все в преувеличенном и искаженном виде. Хозяин возвращался мрачный, отяжелевший, как только что разорвавшаяся туча, которая вновь поднимается над землей в виде густых испарений. Аннета, враждебная, холодная как лед, хмурила брови и пыталась изобразить из себя безличную машину, которая исполняет то, что велит хозяин. Тимон прекрасно знал, что она думает. Это его забавляло. Он не прочь был вызвать ее на разговор. Но она держалась начеку. Открыть дверь было бы неблагоразумно. Если бы она и вошла, то еще неизвестно,
В течение нескольких месяцев оба соблюдали молчаливое соглашение, по которому дверь между ними была наглухо заперта. Он не хотел вводить Аннету с ее обостренным чутьем в эти области своей жизни, свои охотничьи заказники: она бы его стесняла; он ее щадил… А потом, мало-помалу уверившись в ней, он стал щадить ее меньше. Ему захотелось сделать именно то, чего он избегал: ткнуть ее носом в это болото и посмотреть, какую она скорчит гримасу. В сущности, это был все тот же мучительный зуд: унизить то, что втайне уважаешь и от чего ты сам отказался.
Сперва он стал провоцировать Аннету. Аннета упорно молчала. Он пытался возбудить ее любопытство, задеть ее самолюбие. Он говорил ей:
– Что боишься? Предпочитаешь не видеть? Ну конечно! Добродетель куда удобнее… Тут уж не рискуешь соблазниться…
– Чем это соблазниться? И кем? – возражала Аннета презрительно.
– Слишком уж ты самоуверенна. Грош цена такой самоуверенности! Хотел бы я посмотреть на тебя, когда ты теряешь голову.
– Бывало и такое. Но, слава богу, я уже вышла из этого возраста. Мне не хочется возвращаться.
– Но если ты действительно перелезла через забор, почему же тебе не посмотреть, что делается по ту сторону? Чего ты боишься?
Она бросила на него мрачный взгляд.
– Сами знаете.
– Возможно. Но я хотел бы услышать от тебя.
– Я боюсь почувствовать к вам презрение.
Он засмеялся грубым смехом.
– А я думал, ты давно уже меня презираешь.
– Да, но я боюсь почувствовать презрение до такой степени, что уже не смогу его вынести.
Она сидела, подперев подбородок кулаками. Она забавляла его… И все-таки ему захотелось дать ей оплеуху. Он встал и начал шагать по кабинету, чтобы побороть это желание. Он остановился перед Аннетой.
– Так вот, я хочу убедиться, до какой степени…
В следующий раз, когда я поеду кутить, я возьму тебя ее собой.
– Нет, нет, хозяин, не надо! Прошу вас… Такими вещами не шутят!.. Я сказала не подумав, я обидела вас, простите меня…
Он усмехнулся, и они принялись за работу. Аннета решила, что он забыл. Но недели две спустя Тимон сказал ей:
– Сегодня ты дома не ночуешь. Поедешь со мной в Ла-Гарен в автомобиле.
Она запротестовала. Он ничего и слышать не хотел.
– Тебя дома никто не ждет. Я приказываю. Ты мне нужна.
– Это дело серьезное, – сказала она. – Подумайте!
Оно может дорого обойтись и вам и мне.
– И мне? – насмешливо произнес он.
– Да, и вам тоже. Я думаю, вы не так глупы, чтобы из-за пустяков потерять помощницу, которой вы доверяете.
– Доверяю! Но почему же я должен ее потерять?
И затем, голубушка, если ты себя считаешь незаменимой, то ты ошибаешься.
– Хорошо! Как вам угодно!
Она поджала губы и снова принялась печатать. Она твердо решила после работы потребовать расчет. И в то же время самолюбие нашептывало ей: «Не такая уж ты, значит, смелая! Увиливаешь? Силенок не хватает?..» Лучше бы она не прислушивалась. В каждой женщине сидит бес. Тимон знал этого беса. Тимон ничего не говорил, только глаза его поддразнивали: «Боишься!.. Бедненькая ты моя, чего же ты боишься?..»
И все же она бы не уступила, если бы вечером, когда они кончили работу, не явилась молоденькая женщина. Она была очень юна, очень хрупка и очень хороша собой. По виду совсем еще девочка. Она сильно робела. Аннета поняла, что Тимон ее ждал. Она сверкала украшениями, как чудотворная икона, но казалась неискушенной и явно смущалась красотой и новизной своего наряда. Тимон сказал Аннете:
– На сегодня будет с нас! Собирайся!
Он вышел на минуту. Аннета встала и надела шляпку.
– Можете ждать меня сколько угодно, я не поеду, – довольно громко буркнула она.
Она быстро направилась к выходу, но тут маленькая посетительница, на которую она уже перестала обращать внимание, робко взяла ее за руку и прошептала:
– Разве вы не поедете?
Аннета взглянула на нее:
– А вам не все равно?
Но та, ничего не объясняя, сжала ей руку:
– Поедемте с нами!
Аннета, все еще хмурая, пристально посмотрела на эту девочку. Неожиданно оказанное ей доверие вызвало у Аннеты улыбку, она смягчилась, присмотрелась
Он сразу все понял и шутливо-равнодушным тоном сказал Аннете:
– Будешь ее оберегать.
Аннета еще ничего не успела решить, как уже оказалась на улице, перед открытой дверцей автомобиля. Эта девочка, которая, не зная ее, доверилась ей, взывала о помощи… Аннета села в автомобиль.
Она не запомнила, о чем говорили дорогой. Тимон сидел впереди и все заслонял своей грузной фигурой. Женщины сидели в глубине. Они не разговаривали между собой. Сама того не замечая, девочка судорожно вцепилась руками в платье Аннеты. Внезапно Тимон вспомнил, что ему надо отправить телеграмму, и приказал шоферу остановиться у почтовой конторы. Аннета воспользовалась этой минутой, чтобы вырвать у своей спутницы кое-какие, хотя бы отрывочные объяснения. Девочка была итальянка, из рабочей семьи, иммигрировавшей из центральной Италии, из Анконы. В кондитерской ее увидел агент по торговле живым товаром. Он внушил ей, что она может получить приз на конкурсе красоты, – такие конкурсы часто организуют крупные торговцы, короли живого товара. Приза она не получила, но ее компенсировали ангажементом в мюзик-холл, откуда ей захотелось удрать в первый же вечер, когда ей пришлось впервые выйти на эстраду голой и почувствовать на себе плотоядные взгляды всего зрительного зала. Но, вместо того чтобы бежать, она впала в оцепенение, похожее на паралич; ничто не действовало на нее – ни хохот, ни грубость ее manager'а. [112] Эта смуглянка, которая стояла, как истукан, на эстраде, свесив голову набок, прижав руки к бедрам, вызывала у зрителей веселый смех – и только, но взгляд Тимона остановился на ней. И Тимон выбрал себе жертву. В течение нескольких недель ее уговаривали, дрессировали, наряжали в специальном заведении, которое называлось мастерской мод, и в условленный день доставили покупателю. Девочке рассказывали о Тимоне с каким-то, особенно таинственным видом, и это одно приводило ее в трепет. А внешность людоеда ее просто убила. Конечно, она не могла не знать, на что шла. Да и не следует преувеличивать ее невинность. Если, предлагая себя в жертву, она не знала в точности, как именно все произойдет, то, во всяком случае она была к жертве готова. Лишь бы вырваться из нищеты! Эта новая Ифигения прекрасно знала, что платить придется. Но ее воображение, воображение крестьяночки, не подсказывало ей, кому именно придется платить. С испуга (тут же не рассуждают!) она бросилась под защиту к первой встречной. Это было нелепо – ведь она совсем не знала Аннету. Но затравленные животные чутьем улавливают малейшую крупицу жалости… Все это было легче угадать, чем понять: девочка говорила быстро и бессвязно, мешая французские слова с итальянскими. Аннета отвечала ей на ее родном итальянском языке и этим окончательно завоевала ее доверие. На нее как бы пахнуло родной Адриатикой. Она целовала ладони Аннеты:
112
Антрепренера (англ.).
– Bella buona signorina, mi rimetto nelle sue mani, come nelle santissime della Madonna!…. [113]
Вернулся Тимон.
Спустя три часа, темной ночью, они приехали в замок, стоявший в лесу и обнесенный оградой, тянувшейся на несколько километров. Название местности узнать было невозможно. Во Франции и за границей у Тимона было несколько таких мест, куда он приезжал охотиться и развлекаться. Прибывших тотчас встретили и окружили молчаливые слуги. Женщин отвели в предназначенные для них отдельные апартаменты, где они смогли привести себя в порядок, потом за ними пришли и почтительно проводили в гостиную нижнего этажа, где был накрыт ужин. За круглым столом разместилось человек двадцать гостей – мужчин и женщин – разных национальностей. Никто не знакомил их между собой. Мужчины друг друга знали. А что касается женщин, то ведь не важно, знают ли они присутствующих, и знают ли присутствующие их. Каждый знал свою даму. Аннета припомнила имена трех или четырех человек со строгими лицами: она встречала их в кабинете Тимона.
113
Прекрасная, добрая госпожа, я отдаю себя в ваши руки как в святые руки Мадонны! (итал.).