Очарованная легендой
Шрифт:
— Не боитесь, нет?
Я очень боялась — боялась себя, боялась его. Но отрицательно покачала головой.
— Сами знаете, что в девяноста девяти случаях из ста эти предупреждения кончаются ничем.
Я скрестила пальцы и кивнула. Когда окружающий мир может развалиться, как карточный домик, неправильно думать о собственных делах. Но полагаю, именно в это время каждый и думает о них.
— Может быть, вас что-то еще тревожит?
Он взял меня за плечи и повернул к себе. Сквозь тонкий шелк платья я чувствовала его пальцы, теплые и твердые. Перед землетрясением,
Я затаила свое. Я не слышала шелеста в подлеске. Я больше не слышала лягушек. Уличное движение замерло. Не остановилось только мое сердце.
Я медленно и несчастно подняла глаза на его лицо. Оно теперь полностью ушло в тень, но я чувствовала, что на нем печаль и сочувствие. Я ощутила, что мои глаза наполнились слезами, и затем начались самые плохие десять минут моей взрослой жизни.
Нет, земля не разверзлась — во всяком случае, только метафорически. Тихим размеренным голосом мистер Фицджеральд начал говорить, стараясь выражаться как можно мягче и деликатнее.
— Мадлен. — Он нежно встряхнул мои плечи, братски и ребячески. — Ну зачем такой несчастный вид?
— Он снял одну руку с моего плеча, чтобы поднять мой подбородок. Он убрал вторую, чтобы вынуть из элегантных белых брюк носовой платок, теплый от его тела. Осторожно вытер мои глаза. Потом снова взял меня за плечи. — Рано или поздно такое случается со всеми.
— Не знаю, на что вы намекаете, — хрипло сказала я.
— Неправда. — Он тряхнул мои плечи. — Вы — умная девушка, хорошая девушка.
Я вздрогнула.
— Но хотя вам присуща энергия и дух, ваша наивность шириной в милю.
— Вроде провала от землетрясения? — Я попыталась рассмеяться, но неудачно.
— О, это — не провал, — поправил он, — это — достоинство. Но наивность ведет к неприятностям, особенно если вы еще и романтик в душе.
— Я?
— Очень.
— Я всегда была очень уравновешенна.
— На поверхности. Но под ней — нет. Вы воображаете любовь, — проговорил он с сожалением, — там, где ее на самом деле нет.
Я попыталась скрыть, как напряжены мои плечи под его руками.
— Вы, кажется, знаете меня лучше, чем я знаю себя, — холодно сказала я, кутаясь в остатки достоинства.
Он коротко кивнул, не возражая.
— Но и ситуация, — спокойно продолжал он, — романтическая. Вы не привыкли к этому. Легко вообразить себе влюбленность.
— О чем вы говорите? — спросила я, точно зная о чем.
— Хочу предупредить, ради вашего же блага, что есть кто-то еще.
Наступила тишина. Я даже не чувствовала сердце. Возможно, как у дона Рамона, оно окаменело. Остальные части тела, похоже, были в порядке. Ничто не шелохнулось в саду. По луне ползла невидимая тень. И словно завершая мое маленькое крушение мира, раздался низкий грохот.
Далеко в горах он набирал силу. Я чувствовала, как под ногами мелко дрожит терраса. И словно невидимая пьяная рука взмахнула ножом, в белом бетоне между львами появилась трещина.
Затем грохот отгремел и стих. Медленно
— И это все? — спросила я Джеймса Фицджеральда.
Не уверена, что имела в виду: землетрясение или его предупреждение, чтобы я не влюблялась в него.
Он решил, что последнее.
— Все, — натянуто ответил он. — Я только хотел вас предупредить.
— Не нужно, спасибо. — Я высоко подняла голову. Луна снова сияла ярко и ясно. — Я никого не люблю, — сказала я.
— Никого?
— Никого.
Я почти ждала еще одного, более сильного подземного толчка, потому что это было неправдой. Но ничего не произошло. Только мое личное землетрясение, открытие в себе. Что я люблю Джеймса Фицджеральда. И без сомнения буду расплачиваться за это всю оставшуюся жизнь.
Глава 15
На поверхности все осталось без изменений. Утром Чико залил бетоном трещину на лестнице, и всю неделю такие же маленькие трещины замазывали и цементировали по всему городу. Солнце сияло. Опасная полная луна уменьшилась до поздно восходящих трех четвертей. Мои личные трещины, мой собственный обвал оставался незамеченным.
Эти трещины могли такими оставаться. Я была занята как в посольстве, так и во внерабочее время. Куичу посетили несколько торговых делегаций, и его превосходительство занимался советами, ведением переговоров, развлечениями. Последовали многочисленные письма, сообщения, цифры, полевые отчеты, которые должны были быть напечатаны и распространены. Ямало видела Хестер, но много слышала о Еве. Ее состояние стабильно улучшалось. У меня вошло в привычку измерять этим улучшением время моего пребывания в Чарагвае.
— Она уже проворно хромает по палате, сэр, — сказал мистер Фицджеральд в ответ на вопрос его превосходительства в конце нашего ежемесячного совещания сотрудников. — Если бы не лестницы, — с осуждением поднял он одну бровь, — через пару недель Ева сидела бы за столом.
— Когда строили этот дом, следовало поставить лифт. На грош экономии, на фунт убытка. — Его превосходительство покачал головой. — Все равно, незачем торопить события. Торопись медленно. Вы только что получили отчет ее медика, не так ли, Джеймс?
Мистер Фицджеральд кивнул. Так как он отвечал за персонал, безопасность и дисциплину, все подобные вещи в конечном счете попадали к нему. Даже отчет о моем посещении отобранного посольством чарагвайского доктора, который наложил свежую повязку и вколол антитетанус, отправится в его кабинет и будет тщательно исследован его бесстрастным пристальным взглядом.
— Врач рекомендовал оздоровительный отпуск, — сказал мистер Фицджеральд.
— Но Ева не хочет уезжать?
— Она не хочет бросать нас…