Шрифт:
Серене.
Наша дружба изменила мою жизнь. Ты моя фея-крестная, Йода, лучший друг и наперсница. Спасибо за все, что ты делаешь для меня.
#McDarling4Life
«Я хочу быть внутри твоего самого темного всего».
– Фрида Кало.
Это
Я знаю, что большинство людей говорят так о чем-то радостном, выпускной, свадебная церемония, рождение первенца.
Моя ситуация была немного другой.
Конечно, это был мой восемнадцатый день рождения, но это также был день, когда меня продали.
И я не имею в виду продать метафорически. Что касается меня, моя душа все еще была цела, хотя мой отец мог продать свою в обмен на тысячи долларов, которые он получил бы за мое тело. Его это не сильно волновало. И, честно говоря, меня тоже. Если у Шеймуса Мура когда-то и была душа, то она уже давно превратилась в золу и пепел.
Вы, наверное, удивляетесь, почему я согласилась с этим. Пока я сидела в потрепанном красном «Фиате», мой брат-близнец Себастьян только что остановился в сороковой раз рядом с моим потенциально бездушным отцом, который подпевал Умберто Тоцци, как будто это был обычный день, я задавалась тем же вопросом. Моя старшая сестра Елена проходила бесплатный онлайн-курс по этике, и даже она не знала морального ответа на вопрос, к которому свела моя жизнь: стоит ли обмен одним телом цены счастья нескольких человек?
Мне было все равно, что она не ответила. Для меня это уже не имело значения.
— Ты помнишь, что я тебе говорил, милая? — спросил мой отец, перекрывая жестяной звук автомобильных динамиков.
«Si».
— По-английски, — мягко выговорил он с кривой улыбкой в мою сторону. Как будто я просто была глупым ребенком и дразнила его своим мини-бунтом. Я хотела дразнить его кожу лезвием холодного оружия, но зажала язык зубами и сильно прикусила его, пока фантазия не растворилась в боли.
— Скажи мне, — продолжил он.
—Нет.
Его рука нашла мое тонкое бедро, и стальные пальцы смяли его в грубом сжатии. Я привыкла к его физической форме, и это меня не пугало, не сейчас, когда я столкнулась с потенциально гораздо более опасным будущим. Но я все равно ему угодила.
—Я не должна смотреть в глаза...
— В его глаза, — поправил он.
—В его глаза. Или молчи, если со мной напрямую не разговаривают. Я буду слушаться его во всем и держать его в комфорте. Я понимаю, папа, это как итальянский брак, только с договором, а не клятвами. Я свободно говорила на этом языке, но стресс разъедал мой эрудированный ум, как термиты.
Он хмыкнул, не позабавившись моим смешным сравнением. Несмотря на то,
Шеймус провел рукой по затянувшимся синякам на правой стороне челюсти пальцами, покрытыми струпьями и без ногтей. По его мнению, была только одна причина, по которой меня продали. И это должно было выплатить его невероятный долг перед подпольными лидерами Неаполя. В течение многих лет я хотела, чтобы они просто прикончили его, порезали на куски и бросили где-нибудь в переулке, чтобы кто-нибудь нашел и ударил его, слишком боясь сообщить об убийстве в полицию. Несколько раз, когда он отсутствовал достаточно долго, я думала, что моя фантазия сбылась только для того, чтобы он появлялся на следующий день, с горящими глазами и пушистым хвостом, как будто он был в спа, а не в бегах от мужчины с мокрыми глазами и окровавленными руками.
— Ты должна говорить с ним по-английски, милая, на случай, если он не говорит по-итальянски.
Я выпрямилась, услышав эту информацию, не потому, что мне было неудобно говорить по-английски. Шеймус позаботился о том, чтобы все мы могли в какой-то степени говорить на нем, и последние два года я усердно училась с Себастьяном. Если мы собирались выбраться, английский должен был стать нитью на нашем жизненном пути. Нет, меня поразило то, что мой отец не знал, кто ждет нас на вилле в Риме.
— Ты не знаешь, кто меня покупает? Мои слова скрипели зубами, но я знала, что он все еще может меня понять.
Мое сердце было в животе, а то и в горле. Я чувствовала себя одним из странных фантазий Пикассо, мое тело скручивалось от напряжения и страха, так что я даже не могла больше чувствовать себя человеком. Я пыталась сосредоточиться на чем угодно, только не на великом и ужасающем неизвестном моем будущем — на пылинках в нашей грязной машине, запахе алкоголя, просачивающемся из пор моего отца, или на том, как жаркое южно-итальянское солнце прожигало окна, словно пламя.
— Надеюсь, ты не будешь сомневаться в своем новом… — Он сделал паузу. — …Такое положение, Козима. Помни, уважай. Я ничему тебя не научил?
—Да. Ты научил меня не доверять мужчинам, никогда никому слепо не подчиняться и проклинать Бога за то, что он дал тебе способность иметь детей, — вежливо сказала я.
Я могла сосредоточиться на ненависти к моему отцу, которая пылала, как умирающая звезда, в моем животе, вместо этого ужасного страха, угрожающего сокрушить меня.
Ненависть была сильнее страха. Один был щитом и оружием, которое я могла использовать, в то время как другой мог использоваться только против меня.