Очаровательная блудница

Алексеев Сергей Трофимович

Поначалу участковый намеревался скоро отвязаться от назойливого гостя из Москвы, поэтому встретил неласково и, разговаривая, работы не прекращал. Про исчезновение Галицына ничего конкретного сказать не мог. Дескать, пришел к нему резвый полковник, сначала допытывался про Карагач и угрожал, дескать до пенсии не доработаешь, у меня в МВД связи. И вообще надо выяснить, как сын фашиста оказался в органах: Гохман по доброте душевной рассказал о своем происхождении, да и в этом тайны никакой не было, ведь в СССР оставляли тех пленных, кто сотрудничал с НКВД и помогал выявлять

в лагерях военных преступников. Отец Гохмана и был одним из них, не считал это зазорным, и разумеется, путь в Германию, даже Восточную, был заказан, могли отомстить.

И вот когда участковому надоели угрозы, он послал подальше московского полкана и велел убираться. Тот же резко изменил тактику, заявил, что это у него шутки такие, веселился, хохотал, живчик, сулил похлопотать и организовать вызов из фатерлянда, если захочет, для постоянного проживания на вражеской территории с предоставлением пенсиона и бесплатной квартиры. А на что ему вызов, если у самого три дочери в Германии живут? В общем, хоть гость в доверие и не втерся, но склонил к уступкам и в результате заполучил моториста Скуратенко с единственным исправным мотором на весь Усть-Карагач, если, конечно, не считать «крутых» владельцев лесосек, магазинов и ресторана, у которых были свои «пароходы и самолеты». Этот Скуратенко был должен Гохману по жизни — однажды спас его от верной тюрьмы.

Рассохин стоически нюхал свиной навоз, слушая короткую повесть, и решил сыграть на национальных чувствах. Участковый должен был знать бывшего маршрутника, ибо все немецкие фамилии на Карагаче имели одно происхождение.

— А вы помните Юрку Зауэрвайна? — внезапно спросил он и будто пароль назвал.

— Погодите, — вдруг смутился участковый и бросил широкую подборочную лопату. — Фамилия ваша как? Бурнашев?

— Я Рассохин, Стас.

— Тот самый. Рассохин?!

— Тот, — просто сказал Стас. — Юрка у меня маршрутником работал. Мы с ним открыли богатое месторождение…

Потомок пленного выматерился по-русски заковыристо, но изящно:

— Тебе сколько лет-то, Рассохин? Должно, за полтинник?

— Так и есть…

— Паспорт покажи.

Рассохин усмехнулся и подал паспорт. Участковый профессионально его пролистал, сверил фото и вернул.

— Ни хрена себе, — сказал по-свойски. — Ты что, консерванту наелся? Никогда б не дал…

— Бывает…

— Что сразу-то не признался? — возмутился он и подал руку. — Фридрих! Ну или Федор. А я тебя другим представлял. Айда в дом!

Жена у него была русская, но три дочери, в нужный час вспомнив свое происхождение по отцовской линии, сменили имена, язык выучили чуть больше школьной программы и уехали в Германию. Теперь звали родителей, но те предпочитали ковыряться в навозе…

Все это участковый поведал, пока его супруга собирала на стол, хотя Рассохин отказывался, ссылаясь, что завтракал в ресторане. Фридрих ничего слышать не хотел, за одно поколение, за одну жизнь на Карагаче из немца обратившись в русского сибиряка с вытекающим отсюда хлебосольством.

— А где сейчас Юрка? — спросил Рассохин, поняв, что сопротивление гостеприимству бесполезно.

— Юрку

сейчас рукой не достанешь! — похвалился Гохман. — Вот судьба у человека!.. Он рассказывал, ты его золото мыть научил?

— Было дело…

— И одну тайную россыпь указал, богатейшую? Вроде как вас обидели, и ты в отместку…

— Ничего я ему не показывал!

— Да? А он говорит… Ну, ладно, в общем, подался Юрка в старатели. В одиночку по тайге лет двенадцать скитался, пить бросил. Думали уж, погиб где… А перестройка началась, является в Усть-Карагач — рожа красная, уже на «Вольво» катается. Три пилорамы поставил, потом деревообрабатывающий комбинат купил, где карандашную дощечку делали… Если не ты показал россыпь, значит, повезло Юрке, сам надыбал. Сейчас в Кемерово живет, иногда приезжает. Тебя добрым словом вспоминал. Говорил, вы отличились, а никакого почета не оказали. До сих пор помнит и обижается.

— Дело прошлое, — отмахнулся Стас. — Времена такие были, что ворошить… Сейчас надо полковника искать. В общем, он жив.

— То есть как жив?

— Звонил вчера Бурнашеву и своему сыну.

— Откуда?

— Неизвестно…

— У него сотовый? — с надеждой спросил Фридрих. — Если сотовый, то он близко! Тут за деревню ушел — связь пропала.

— Телефон у него космический. Из любой точки можно звонить.

— Это хуже… А ему пробовали?

— Постоянно набираю — выключен.

— Но если живой, чего искать-то его? Не ребенок…

— Звонок странный. Высылает доверенность сыну, чтобы тот продал дачу, снял деньги в банке и все перевел на какой-то счет. Как будто выкуп.

— В заложники взяли? У нас? Да не может быть. Это у вас в Москве…

— Все меняется, — вздохнул Стас. — На Карагаче обычно женщины пропадали. Сейчас мужики. И такие, с кого есть что взять.

Участковый местные легенды знал.

— На погорельцев не спишешь…

— В том-то и дело… Может, бандиты завелись?

— Дикие старатели до сих пор бродят, отвалы перемывают. Но только летом, сейчас им рано еще…

— Кто же лодку прострелил?

— Говорят, пробоины по одному борту и все навылет. Пуль нет, установить, чей карабин, нельзя… Да у нас тут и незарегистрированного оружия хватает.

— Кто лодку нашел?

— Рыбаки, браконьеры, в общем… Говорят, в залом прибило. Шепнули жене Скуратенко.

— А что она?

Гохман уклончиво похмыкал, почесал спину об оконный косяк — не хотел говорить всего, что знал.

— Заявление написала о пропаже мужа, и больше не беспокоится. А она баба дотошная, должна бы верхом сесть и погонять…

— Что-то знает?

— Уголовный розыск проверяет. Думаю, избавиться вздумала от муженька. Хахаль у нее завелся…

— Почему же вы так плохо ищете? Пропал ваш сотрудник, пенсионер, полковник…

— А на него заявления нет! У нас ведь так: пока не заявили — не можем завести розыскного дела. Дела нет, трупа нет — никто искать не станет. Кто захочет вешать на себя московского полковника? Эдак ведь всю область на уши поставят. Если кто из родственников заявит, тогда конечно…