Очаровательный повеса
Шрифт:
Мисс Динвуди посещала Гермес-Хаус один-два раза в неделю, после того как герцог покинул страну, чтобы контролировать инвестиции в «Хартс-Фолли».
– Прислать вам в библиотеку чай и легкие закуски, мисс?
– Нет необходимости. – Эва сняла промокший плащ и отдала домоправительнице. – Я ненадолго.
– Как скажете, мисс. – Бриджит властным жестом подозвала лакея и передала ему плащ гостьи. – Около часа назад принесли письмо от его светлости. Прошу прощения, что не отправила вам его немедленно.
– Ничего страшного. А что, его опять доставил тот странный парень?
– Да, мисс. Элф принес его прямо в кухню.
Эва
– Не понимаю, почему мой брат так упорно не пользуется обычной почтой. Интересно, как его корреспонденция переправляется через канал?
У Бриджит были мысли на этот счет, но комментировать средства связи, выбираемые герцогом, – не ее дело, поэтому она молча повела посетительницу по парадной лестнице вверх, а потом по широкому коридору в библиотеку. Штат прислуги в доме был уменьшен, поскольку герцог отсутствовал в стране, но Бриджит вела корабль с немногочисленной командой твердой рукой. Комнаты на этом этаже проветривались и убирались каждую неделю: именно сегодня был день уборки. Домоправительница остановилась у открытой двери, заметив одну из горничных, протиравшую деревянные панели.
– Затопи камин в библиотеке, Элис.
Элис – была симпатичная девушка лет девятнадцати, немного медлительная, но трудолюбивая – поднялась с колен и, кивнув, поспешила выполнять распоряжение.
Когда они добрались до библиотеки, Бриджит открыла дверь перед мисс Динвуди и кивком указала на столик из розового дерева в углу, на котором лежало письмо.
– Могу я еще что-нибудь для вас сделать, мисс?
– Нет, спасибо, – пробормотала Эва, взяла письмо, сломала печать и начала читать. Ее тонкие губы почти сразу сжались, а уголки – слегка опустились.
Бриджит, наблюдая за Элис, стоявшей на коленях перед камином с зажженной свечой в руке, подумала, как, вероятно, нелегко быть незаконнорожденной сестрой герцога Монтгомери.
Но ведь это не ее дело, не так ли?
Домоправительница дернула подбородком, и Элис, со страхом следившая за каждым ее движением, поспешно вскочила на ноги и выбежала из библиотеки.
Бриджит, вздохнув, закрыла дверь. Ну сколько можно объяснять этим невеждам, что в доме нет и не может быть никаких привидений.
Впрочем, сама она не была в этом уверена.
Только после полудня Эва и Жан-Мари добрались до дома.
Герцог Монтгомери, разумеется, нес сам все расходы по содержанию дома и прислуги, заботился, чтобы сестра жила в комфорте, но не в этом была причина ее согласия управлять его инвестициями в «Хартс-Фолли», когда он был вынужден в большой спешке уехать из страны.
Эва иногда недоумевала, знает ли он, почему она всем этим занимается. Валентайн так много делал либо из чувства долга, либо по финансовым соображениям, либо по другим, совершенно прагматичным причинам, что вряд ли мог понять, когда кто-то что-то делал только из любви.
От этой мысли ей стало грустно.
Эва переступила порог и сняла шляпку.
– Попроси Тесс принести мне ленч, пожалуйста, – сказала она Жану-Мари, – и чаю, конечно.
Верный слуга окинул ее встревоженным взглядом, но кивнул и молча исчез – словно растворился в полумраке.
Эва подумала о письме, которое сегодня прочитала.
Валентайн категорически запретил ей урезать расходы мистера Харта или продавать его долю. Черт бы его побрал! Он поставил ее в крайне неловкое положение –
К сожалению, она не была уверена, что Валентайн тревожился исключительно о деньгах, когда речь шла о «Хартс-Фолли».
Эва вздохнула и пошла наверх, в свою гостиную, заняться любимым делом. Там на рабочем столе стояло большое увеличительное стекло в бронзовой оправе, закрепленное на рукоятке, присоединенной к специальной подставке, так что обе руки оставались свободными. Рядом лежало несколько пластин из слоновой кости и коробка с красками, а под увеличительным стеклом миниатюра, над которой Эва работала: Геракл с поднятой ногой, в львиной шкуре и сандалиях, с целомудренно прикрытыми чреслами. Поза была задумана как героическая, но по непонятной причине бедный Геракл выглядел каким-то женоподобным: губы получились слишком пухлыми, лицо – мягким и нежным. Разумеется, все дело было в стиле: даже героев в Древней Греции было принято изображать кроткими. Эва изрядно в этом преуспела, но сегодня собственная работа ей неожиданно разонравилась.
Вспомнилось лицо мистера Харта: густые брови, сошедшиеся над переносицей, уверенная четкая линия рта, влажные волосы, прилипшие к щекам и лбу, когда он, сжав кулаки, наступал на мистера Шервуда. Эва ненавидела насилие и боялась его в любом проявлении, но все же не могла отрицать, что было в мистере Харте что-то очень живое, живое и энергичное, волнующее, что заставляло ее сердце биться чаще, чувствовать себя тоже живой.
Эва села за стол, с откровенной неприязнью глядя на бедного милого Геракла.
Мистер Харт – грубиян: это видно каждому, – не прислушивается к голосу разума, не придерживается даже самых элементарных правил приличия, ни разу не ответил на ее очень вежливые просьбы сообщать ей информацию и даже напал в ее присутствии на владельца Королевского театра. Как мог Валентайн ожидать, что она сможет работать с таким человеком?
Эва всегда старалась быть честной с собой, и потому не могла не признать, что подвела брата: обещала позаботиться о его вложениях, но если театр никогда не откроется и ей не будет позволено продать его долю, брат никогда не увидит своих денег, лишившись тысяч фунтов.
Эва нахмурилась, взяла одну из пластин слоновой кости и провела пальцем по гладкой поверхности. Сумма, уже инвестированная в «Хартс-Фолли», возможно, маленькая капля в океане богатства Вэла, но ведь она пообещала…
Эва старалась не нарушать свои обещания.
А тут еще это письмо, полное его обычного легкомыслия, зато с весьма необычным и четким указанием в постскриптуме: продолжать финансирование этого ужасного человека и его парка развлечений. Ей придется написать мистеру Харту, извиниться и взять обратно все слова, которые высказала этим утром. Пренеприятнейшая мысль. Вошла горничная Руфь, очень медленно, поскольку несла тяжелый поднос с едой. Поставив его на стол, она отступила в сторону и с улыбкой сообщила: