Очень дорого сердцу
Шрифт:
Из недолгого сна меня вырвал настойчивый звук дверного звонка. Потирая кулаком заспанные глаза, нехотя брела к двери, предполагая, что это Городова соскучилась.
— Дед? — а вот это было неожиданно.
Юрий Петрович, глядя на моё сонное лицо, замешкался на пороге, но уже через секунду решительно шагнул в квартиру. Заложив руки за спину, шёл в сторону кухни, по дороге кидая взгляды в открытые двери всех комнат. А там, к моей радости и благодаря вчерашним усилиям, были чистота и порядок. Только вот дальняя комната, перед которой он остановился, выбивалась из
— Сидеть так и не на чем, — то ли спрашивал, то ли констатировал он.
— На выходных собиралась… — голос выходит хриплым, оправдывающимся.
— Чаем хоть напоишь, хозяйка?
Он не ёрничал, просто это его любимая поговорка, помню её с самого детства, когда бабушка допустила меня до плиты и я заварила свой первый чайник. К чаю предложила остатки торта, дед согласился на кусочек, но, попробовав, отодвинул тарелку в сторону — слишком сладкий для него. Пили в молчании, меня так и подмывало спросить: «Как бабушка?», но не могла решиться. Дед со своей чашкой в руке отошёл к окну, а я от давящего на психику молчания начала нервничать сильнее.
— Мария очень тяжело переживала смерть Юли, — заговорил он, наконец, отчего я даже вздохнула с облегчением, хотя понимала, что затронутая тема была не из лёгких, — жить не хотела, меня винила в том, что отпустил в этот институт… Единственное, что её удержало от отчаяния — это ты. Если я в вопросах воспитания был строг, старался приучать тебя к труду, ценить деньги, то бабушка наоборот, стремилась баловать, поощрять, оберегала тебя. Я не знал, что она в своей любви так далеко зайдёт, не видел того, что её забота превращается в одержимость… Но, Аля, мы старались, мы честно старались делать всё, что могли, что считали нужным…
— Дед, не говори так, — мне было неловко слушать его оправдания, — я всегда знала, что вы любите меня, любила вас в ответ, и сейчас люблю. Просто мне всегда казалось странным, что вас не интересуют мои желания, планы на будущее. Словно одеть-накормить было важнее, чем разговоры по душам. Ты помнишь наш семейный разговор перед моими выпускными экзаменами в школе? Вы сказали, что вам всё равно, куда я буду поступать, главное — в пределах нашего города.
— Я считал, мы даём тебе право выбора…
— Выбор, ограниченный рамками, точнее территорией, и ни капли интереса к моему видению будущего. — Я на секунду задумалась, стоит продолжать или нет, но решила, что нужно решать все вопросы сразу. — И по поводу денег. Зачем всё это время вы заставляли меня думать, что наша семья еле сводит концы с концами?
Юрий Петрович развернулся к окну спиной, опёрся на подоконник руками, помолчал, видимо, собираясь с мыслями и заговорил:
— Твоё детство пришлось на тяжёлое время: развал страны, перестройка, смена идеологий… Девяностые так лихо прошлись по народу и по стране, что мне становилось страшно за твоё будущее. Вседозволенность, распущенность,
Я кивала, соглашаясь с его аргументами. С такой точки зрения всё выглядело действительно оправданным. Они с бабушкой старались, привыкали жить в новых условиях, при этом приходилось ещё и меня к такой жизни приучать… Хотела было рассказать, что мне пришлось похерить мечту из-за их осмотрительности, но теперь я уже не уверена, была ли та мечта для меня действительно важной или я просто романтизировала в своих представлениях журналистику. Сейчас я меньше думаю о журналистике, как таковой, скорее, больше меня задевает факт утраченной возможности. Но уверенности, что я была бы однозначно в разы счастливее, учась там, у меня нет.
Опять на кухне повисло молчание. Но в этот раз не давящее, просто каждый из нас размышлял об услышанном. Почему мы не могли разговаривать вот так, в открытую, все прошлые годы? Зачем копили в себе претензии, пока не довели до истерик и ругани? Старались, как лучше, а получилось, что получилось…
— Ты останешься здесь? — дед спросил, подался вперёд телом, словно этот вопрос был для него наиважнейшим.
— Хотела сегодня домой прийти, — неуверенно сказала я, потому что не уверена, что там меня ждали.
— Бабушка будет рада, — услышала я, и с души будто камень упал. — Ну, мне пора.
Дед оттолкнулся от подоконника, его затёкшим ногам тяжело дались первые шаги.
— Подожди, — остановила его, — пойдём вместе.
От Победы до Гагарина пошли пешком, путь не близкий, но мы с дедом не спешили. Я крепко держала его под руку, и мы разговаривали всю дорогу, вспоминая всё то, о чём так долго молчали. Под шумок выдала новость об увольнении, естественно, не вдаваясь в подробности. Честно призналась, что ещё не решила — искать новую работу или плотно сосредоточиться на последнем годе обучения. И снова дед сказал, что решать мне самой. Дождёшься, блин, от него совета.
Бабушка обняла меня прямо на пороге, словно год не виделись. Я прошептала ей в макушку «Прости, я виновата», но она лишь отрицательно мотнула головой, настаивая, что виновата сама. Дед, застрявший на входе, выждав пару минут, сказал:
— Короче, виноватые, завязывайте. Дайте пройти, мне срочно нужно сесть. — Спешно снял туфли, резво преодолел оставшиеся метры до своего любимого места на диване и блаженно простонал: — Ох, старость — не радость.
А мы с ба, всё ещё обнимаясь, рассмеялись.
[1] Песня «Малыш» В.Цоя, которая не вошла ни в один студийный альбом, но была исполнена в 2000 г. группой Мумий Тролль на концерте «КИНОпробы»
Глава 10
До субботы, как и положено прилежному мальчику, Демид отсыпался. Нет, на работу он ходил, просто два вечера до выходных мы не виделись, копили силы. Зато в субботу он позвонил мне ни свет, ни заря:
— Через час заеду за тобой. Будь готова.
— Эй, почему так рано? — пыталась протестовать я.