Очередной советник Сталина с ноутбуком и суперсилой

Бандильерос Ганс

– А танки?

– Танки американские – полное говно. Лучше я советских сделаю побольше.

– Тогда договорились. Ты вроде не хотел быть человеком-фабрикой, ан нет, сам лезешь с предложениями.

– Это да, это есть. Это неприятный момент. Лаврентий Павлович, у меня всё-таки возникла одна идея относительно реактивной авиации. Давайте переходить на реактивную тягу.

– Что? Почему?

– Для создания реактивного двигателя во-первых – нужно больше редких металлов. Он попросту дороже обычных, поршневых. Так что предполагаемая проблема того, что немцы в таком случае перейдут на реактив быстрее и лучше нас – отпадает. Хотя они конечно могут интенсифицировать

разработку и суметь создать свои самолёты… Но у нас есть я – я могу создать самолёт, или хотя бы двигатель. А для врага это будет гораздо большей нагрузкой на промышленность, чем массовое создание поршневых машин. В итоге мы будем в гораздо более выгодном положении. Это первое. И второе – если мы просрали гонку в плане поршневых самолётов и к текущему моменту не сумели создать равноценного мессершмиту самолёта – то лучше перейти на следующий раунд и начать его с чистого листа.

– С чистого листа, – повторил за мной Берия, – то есть проектировать с нуля?

– Вроде того. Проектировать самолёт с нуля. И на этот раз, Лаврентий Павлович, давайте обойдёмся вообще без каких-либо наказаний и репрессий. Процесс развития неизбежно связан с ошибками, и их не могут избежать даже лучшие из инженеров. В процессе развития реактивной авиации ошибки совершали все, буквально все. И повсеместно, и постоянно.

– Ладно, вижу, тебя задело то, что у нас некоторых… скажем так, не слишком вежливо обошлись.

– Да не одного меня, всех подобное отношение задевает. Не знаю как у вас, а у нас в будущем крайне строго к таким делам относятся. Фальсификация уголовного дела – это практически равноценно нацизму и фашизму, так что вот и спорят, кто был хужей – нацисты или коммунисты.

– Ну, это ты загнул!

– Да нет. Знаете, у нас на заводе боремся за культуру труда. И оно практически на сто процентов повторяет культуру и порядок в государстве. И методы, и цели, и задачи, и основы порядка – одинаковые, что в малых, что в крупных масштабах. И отрабатывет Григорян методики наведения порядка в умах у людей, весьма успешно.

– Так уж и успешно?

– Вполне. Я как раз сейчас на заводе, наблюдал за сборкой первых АН-2. Собирают очень культурно, почти так, как я от них ожидал. Наблюдаю за ними иногда через камеры, вроде не устроили цирка к моему приезду.

– Ну это то понятно, для завода ты почти никто – они подчинены напрямую НКВД, то есть мне. Хотя Григорян о тебе имеет вполне приличное мнение, считает тебя американским или чешским коммунистом, эмигрантом. Довольно забавные предположения.

– И не стоит их развеивать, – тут же нашёлся я, – пусть буду чешским эмигрантом. Меньше же будет потом вопросов. С заводом худо-бедно справились, слава богу. Но нужно вставлять пистон советским авиаконструкторам. Вот ведь сложность – с одной стороны – война послужила им бесценным источником развития, который позволил после войны им создавать превосходные истребители и самолёты вообще. С другой – переход на реактивную тягу… Своевременно или нет – я ещё толком не решил. Одно понятно – появись реактивные самолёты – долго поршневые не проживут.

– Ну на этот случай у нас есть несколько конструкторских коллективов. Можно лишь один загрузить созданием реактивного самолёта, а остальные оставить работать над поршневыми машинами.

– Можно. Тем более, насколько я слышал, работы по реактивному самолёту у вас уже велись, БИЧ, кажется.

– Работы… работы да, велись, но результата не дали.

– Немцы уже испытали ME-262, только с поршневыми двигателями. Через полгода сделают реактивные. Думаю,

можно взять и передумать этот проект.

– Передумать?

– Пере… Переосмыслить. Я могу сделать вам для изучения немецкие ЮМО-4, которые они сейчас дорабатывают, естественно в обстановке полной секретности. Первые ЮМО обладают относительно малой тягой и надёжностью, так что их использование особого смысла не имеет.

– То есть немцы не закончили проект?

– Они долго вылизывают. Это не наш метод – поскорее в серию. В марте у них полетел первый реактивный истребитель – в марте этого года. Только неготовность и стремление всё довести до отличного состояния, сейчас удерживают германию от массового строительства реактивных истребителей.

– Ясно. В таком случае, и правда, следует немного пошевеливаться. Двигатель немецкий обязательно создай, заберут и передадут в ЦАГИ. А на наши самолёты…

– ВК-1. Единственное – что нужно разработать под него самолёт. Причём, самолёт несколько сложнее тех, что производятся ныне. Придётся осваивать штамповку и сварку титана для набора, придётся серьёзно поработать над авионикой и автоматикой, сделать катапультируемые кресла, и многое другое. На экстренные результаты завтра-послезавтра – лучше не рассчитывать. Я бы предложил взять проект МЕ-262, оснастить его более совершенным двигателем и крылом, и пустить в серию.

– Можно. Только если будет хороший двигатель.

– К примеру – АИ-25. Можно запустить в серию, или РД-10 – доработанную версию немецкого Юмо. Ресурс, правда, у РД-10 всего сто часов, но у немецкого вчетверо меньше.

– Тьфу ты, и как с такими работать? – удивился Берия.

– Тем не менее, работали. У АИ-25 ресурс две тысячи часов, но… Это уже будет вещь из другого времени.

– Лучше уж АИ-25. Он что, такой же, как Юмо по характеристикам?

– Нет, не такой же. Вдвое короче, такого же диаметра, плюс-минус, и вдвое легче. Тяга выше. Нет, Лаврентий Павлович, не стоит овчинка выделки. Легче сделать впрок РД-10 и менять двигатели после выработки ресурса. Плюс – если двигатель попадёт к немцам, они не получат никаких новых сведений.

– Хорошо, идея принята.

– Тогда приступим к работе. Мессеры и двигатели к ним… я создам у себя на авиабазе. Обучение лётчиков это уже дело военных, дальше я от проекта самоустраняюсь.

– Тогда я сейчас звоню командующему ПВО Москвы и он пришлёт завтра людей к тебе. Места для них приготовьте. Или уже нет?

– Мест… из шестисот свободно триста мест. При необходимости можно уплотниться вчетверо, но это уже будут казарменные условия. Но две с половиной тысячи коек можно поставить.

– Две тысячи не надо, надо не больше ста. Завтра. Утром. Прилетят на своих самолётах – им от них отходить далеко нельзя.

* * *

Лето закончилось, тепло начало сменяться прохладной погодой. В такую погоду лучше всего – экспериментировать со своей необычной способностью и заодно какую-никакую пользу приносить. Хотя масштабы у меня, конечно… смех один. Вот с алюминием получилось хорошо. Пространства на авиабазе много, даже очень. Но место слишком людное – поэтому вместо авиабазы производство алюминия переместилось на пустырь. Огромное пустое пространство в Москве – перед тем, как начать, пустырь оцепили люди Берии, ну а дальше моя работа. Помимо алюминия нужны были другие металлы – цинк, хром, молибден, вольфрам, титан, их тоже создавал. И в итоге вышло очень достойно – около ста тысяч тонн алюминия и втрое больше всех прочих – потому что они тяжелее.