Очерки Москвы

Скавронский Н

43) Пять дюжин полотенец женских с кружевами.

44) Пять дюжин простых.

45) Три дюжины простых, для бани.

46) Шесть дюжин чулок женских.

47) То же мужских носков.

48) Постель, шитая по батисту.

49) Занавесь штофная к кровати.

50) Занавесь штофная к окнам.

51) Занавеси к кровати и окошкам, кисейные.

52) Кровать двуспальная, трюмо, кушетка, кресло, ширмы, киоты для Божьего милосердия, какие будет угодно, красного дерева или орехового.

53) Сундуки кованые, ковры бархатные.

54) Двадцать пар башмаков разных.

55) Двадцать пар ботинок разных.

56) Десять пар ботинок теплых.

57) Разная девичья работа, шитье и проч.,

58) Тазы медные для бани, и один таз большой, какой потребуется.

59) Два самовара…

Деньгами наличными двадцать пять тысяч рублей, деньги дадутся в девишник. Подарки на другой день свадьбы, как угодно с вашей стороны. Платья и салопы будут выбираться вместе с женихом, шиться отдадим на Кузнецкий мост. Споров и прекословий никаких не будет. Даем все с нашим удовольствием, в благословении Божием».

Нередко

через десять лет после брака встретишь дюжины ложек, перевязанных свадебными лентами; так называемые сервизы не выходят из поставцев часто до того времени, пока, силою нужды, не перейдут они в лавки, разумеется, за гораздо меньшую цену против заплаченной, а все-таки общество это по какому-то инстинкту считает серебро — почти деньгами. Бог весть, может быть, этот инстинкт и верен в некоторой степени, а новое время начинает понемногу оправдывать понятия старого. Серебро составляет одну из важных частей росписи, на которую обращается по преимуществу внимание жениховой стороны, может быть, опять-таки вследствие вышеприведенного инстинкта… «Вещи» в собственном смысле слова — серьги, кольца, бриллианты — иногда следуют, иногда предшествуют серебру. Это тоже значительная часть прилагательного, и жених, хотя ему и не носить серег и не надевать на свою умную голову фермуара, не украшаться браслетами и колье, не раз со вниманием прочтет эту часть росписи; расчет тут есть: в случае нужды и в Воспитательный можно! За вещами следуют меха, вещь тоже ценная, хотя и не то, что серебро. Вещи и меха в иных росписях поражают своею ценностию: против многих из них нередко стоят цифры 2500 р. с, 3000, 4000. Цифры эти ставятся даже против самых незначительных вещей — будь это хоть подвязки на ластике в 75 коп., а их из росписи не выкинут: считаться так считаться. Об остальных частях росписи мы не находим нужным распространяться, «это статья пустая» уже, и, по выражению почтеннейшего Ивана Павловича Яичницы, там пойдут «четыре больших пуховика и два малых, и шесть пар шелковых и шесть пар ситцевого платья, два ночных капота, белье, салфетки» — также меоель: кровать такого-то дерева, туалет, кушетки… «Ну, о разные лихие болести!» — подумает, а иногда и скажет дражайший родитель и примется за счеты… это мы несколько остановимся, чтобы разобрать совершенно естественное, хотя и совершенно безобразное явление.

Даже, как говорят предмет более деликатный; роспись представляет совершенно подробный счет, в линейках, с транспорта ми, с подлиневкой. Купец по врожденной привычке привык не верить счетам; он непременно что-нибудь скинет со счета, будь счет хоть верен, разверен, на роспись он смотрит как на счет, за который платит или сыном, или собственным спокойствием, или сам собою просмотреть и поверить такой счет — совершенно естественно, и рука сама протягивается к счетам. Как есть мастера поверять росписи, так есть мастера и составлять их. Иногда сумма прилагательного берется вместе с приданым. Нередко семейный человек, выдавая одну дочь имеет за собою еще три, четыре, что тут станешь делать? Женихи стали дорогой народ, на беду развелись эти, чтоб их… Женихи просят много, дела плохие, девки растут… так каждая тебе в глаза и смотрит. Ну, и принимаются при таких обстоятельствах мастерить роспись или, говоря о деньгах, стараются не коснуться, как они будут: чистоганом или векселями. Придет девиш-ник, и жениху, если он не упрется да не откажется ехать в церковь, и придется взять бумажки сроком года на два… Подобные-то проделки и сторожатся старшими, они и держат ухо востро, тем временем, когда птенцы их заранее созерцают будущее счастие, в котором главную роль играет спальня. Просмотрев роспись, послав жену взглянуть хоть украдкой на кое-что покрупнее из приданого и заметив, что в росписи еще «не больно напороно, хоть и надо скинуть процентов двадцать», решаются благословить — и между тем. как обе стороны заняты сборами и приготовлениями, новые сватушки, целуясь, милуясь да потчеваясь, выглядывают друг друга^ наводят справки, обнюхиваются. Приходит роковой день девишника, и между тем, как невеста переживает свою последнюю девственную ночь, когда пред ней в неясных образах мелькает ее будущность и так хочется, по большей части, плакать об этом будущем, — жених навостривает уши или уполномочивает другого получить. Настает роковая минута, и тут-то обнаруживаются все пружины, которыми до сих пор двигалось дело. Жених или уполномоченный, очень редко отец потому что «не мое дело!», входят в комнату с отец или матерью невесты, и начинаются переговоры.¦

— Ну, что? — спрашивает в нетерпении отец приехавшего сына.

— Все, слава Богу, благополучно!

— Ну — слава Богу!

И православный крест осеняет усердно нежную отеческую грудь.

Торжественнее этой минуты редко еще можно встретить на свадьбах такого рода, пред ней все ничто. Не правда ли, что это редкая молодость, редкая чистота нравов?

Но иногда дело кончается не так идиллично, обнаруживаются разные условия, рассрочки и т. п., и в семье подымается буря, которая иногда долго не утихает, а иногда и навсегда разлучает два в несколько форменных визитов сжившихся сердца. Нередко буря бывает из пустяков, из какого-нибудь бархатного салопа, не оказавшегося против росписи, или из чего-нибудь подобного этому. Есть еще одна характеристическая черта, присущая более образованным слоям общества: класть на имя дочерей деньги на билеты и вручать их вместо денег. Эта мера преоригинальная: вручая, доверяя человеку дочь, боятся доверить деньги, как тут ясна задняя мысль подобного брака!

Подобные условия ведут к частым разрывам; еще на памяти у всех один такой разрыв. Какой бы он ни был, он кладет клеймо на девушку, и женихи бегают имеющих билеты. Защищать то или другое — избави Бог! Любопытны только факты.

По рассмотре описи и всех около нее вертящихся условий невольно пред нами подымаются какие-то странные, уродливые призраки: невеста как человек уходит как-то на дальний план; пред ней ползают разные чернобурые

лисицы, соболя, горностаи, тут кучи серебра, белья, платья, куски материй, до которых бы никому не следовало касаться, на первом плане пачка денег. Невеста стоит совершенно безучастно, кругом ходят мужчины, смотрят на выставку, приценяются торгуются, потом заговаривают с женщиной — и поведут ее за собою — и почти никакого сопротивления! И это брак? Ну! Москва ну! Замоскворечье!

Наша церковь — положила два поста в неделю, Замоскворечье и все на него выдумало еще третий— понедельник. Уж мало ли, кажется, у нас уставных постов, да нет, везде где этот дух, где этим пахнет, есть еще свой пост для невест, не выходящих долго замуж, в честь Пятницы Прасковеи. Уж на что, кажется, строже поста без масла — а выдумало же Замоскворечье распространить его даже на птицу и не пускать вместе петуха с курами в известные дни, чтобы не было на глазах соблазну Чего бы, кажется, для спасения души удобнее церковного устава — нет, там вам растолковывают, что и в мясоед-то можно есть только двукопытное и извергающее жвачку и что телятина грешна, потому что теленок кормится молоком; про зайца и не говори — сейчас отыщут в нем кошачью голову, а есть такие дни, что, пересматривая свадебный реестрик или подводя разные торговые сделки, как раз сведут всю трапезу на одно сочево. Есть, право, чему подивиться в этой стороне, хотя мы еще далеко не все знаем, что в ней творится; долго еще будут жить эти особенности русского мира, извращая, мучая, убивая до времени молодую жизнь, будут жить гораздо дольше, нежели оставшийся сиротою после смерти Ивана Яковлевича * его достойный преемник, знахарь и предсказатель Н. И. Мандри.

Иван Яковлевич умер 6 сентября, похоронен 11-го. На пятидневное непредание земле праха этого великого человека имело влияние кроме того, что его желали почествовать, и то, что право на место погребения оспоривал Черкизовский дьякон, по родственному чувству: предполагали было положить этот дорогой прах временно в Покровском монастыре и потом перевезти на родину — в Смоленскую губернию, но родственное чувство нашло себе сочувствие… И прах предан земле в селе Черкизове. В продолжение пяти дней его стояния отслужено более двухсот панихид; псалтырь читали монашенки, и от усердия некоторые дамы покойника беспрестанно обкладывали ватой и брали ее назад с чувством благоговения; вату эту даже продавали; овес играл такую же роль; цветы, которыми убран гроб, расхватаны в миг, некоторые изуверы, по уверениям многих, отгрызали даже щепки от гроба. Знаменитый покойник несен был до могилы на руках, в числе несущих были дамы (вероятно, по одним шляпкам), некоторые из них в глубоком трауре; особенно отличилась одна дворянка, на счет которой были и похороны; бабы провожали гроб воем и причитаниями; смысл их большею частию следующего содержания: «На кого ты нас, батюшка Иван Яковлеву, оставил, покинул сироти-ну-шек (это слово пелось и тянулось так тоном, что звенело в ушах), кто нас без тебя от всяких бед спасет, кто на ум-разум наставит, ба-тю-шка, а-а?» Рулады замечательные Многие ночевали около церкви. Могила выстлана камнем наподобие пещеры. Долгое время на могиле служили по двадцати раз в день. Село Черкизово приобрело известность.

Бросая последний, прощальный взгляд на Замоск-опечье, на эту оригинальную, далеко еще не вполне акомую нам сторону, мы не можем высказать всего того что приходилось прочувствовать при набрасывании этих легких очерков… Бог весть почему, что при каком-нибудь странном, забавном факте, при живом, правдивом рассказе, одновременно и смеяться хочется и невольно сжимается сердце; не потому ли, что в большинстве этих особенностей лежат все-таки честные народные черты, обезображенные, изувеченные городом и теми мало еще ведомыми причинами, под которыми город у нас слагался и слагается?.. И одна ли беззащитность замоскворецкой женщины виновата в том, что она продается, как товар, и что даже роспись составляется в духе униженной покорности: «Как вам будет угодно, спорить и прекословить не будем». А эти простые, правдивые слова в конце почти каждой росписи: «Даем все с нашим удовольствием, при благословении Божием», не вздох ли они отца и матери по своем детище, над которым ставится глава, которое идет будто в кабалу? Оставя другие стороны жизни, все здесь собранное мы старались выставить вовсе не на посмешище (от этого упаси Бог!) — подробный разбор завлек бы нас слишком далеко; зажмурясь пред отношениями хозяина и приказчика, покрыв шапкой глаза пред портомойнею и еще не тронув наготы московской бедности, особенно зимою, скажем в заключение несколько слов об отпуске невесты и о некоторых обрядах свадьбы, удерживающихся и до сих пор в тиши: свадьба нередко освещает весь ход, весь склад жизни.

Отпуска все дожидаются в полном торжественном молчании, если и говорят, так шепотом; невеста остается в спальне с матерью, женщины плачут втихомолку- Является от жениха карета: входит шафер от него докладывает — все готово.

После этого выводят невесту, благословляют образом и отпускают- И каких примет не наблюдается! Когда одевают невесту ей подвязывают во многих местах и до сих пор мешочек, в который кладут и четверговую соль, кусочек хлеба, иголку, булавку, маковую головку, ладанку, уголек, плакун-траву, корень — петров крест. Что за суеверие, что за рецепт! Накануне и в самый день свадьбы невесту совсем замытарят: оба эти дня она говеет, в самый день свадьбы строжайший пост! Просфора да святая вода; накануне непременно всем домом в Кремль в Девичий монастырь, на кладбище, если невеста сирота или нет в живых кого-нибудь из родителей; некоторые возят на благословенье к высоким священным особам. Сколько боязни, сколько заботы о будущем счастии, а все-таки мирное, тихое, светлое семейное счастие так редко у нас… Как ни шумна бывает свадьба, как ни помогает этому вино и разные, частию уже неприличные обычаи: хоть бы, например, роль свахи, узелка и пр. т. п., а все-таки между этим чадным шумом или между чинно-приличным ходом визитов, обыкновенных обедов, будто не спросясь, слышатся характерные народные песни, сложившиеся давным-давно и до сих пор не устаревшие. Вот несколько стихов на выдержку: