Очерки Москвы

Скавронский Н

Ты хворай-ка, моя хозяюшка, побольше,

Ты умри-ка, моя хозяюшка, поскорее,

Отпусти ты меня, добра молодца, на волю!

Как чужая-то жена — лебедушка белая,

А моя шельма-жена — полынь, горькая трава.

Он чужую жену любит,

Своя стоит-плачет.

Четвертая заботушка — муж, удалая головушка;

Девчоночка-сиротинка звала его ночевать:

«Приди, приди, Ванюшка, ночуй ночку у меня!»

«Боюсь, боюсь, девушка, просплю долго у тебя».

«Не бойсь, не бойсь, Ванюшка, я на зорьке разбужу».

Этап. Значение его, как места, очень обширное; мы надеемся вернуться к нему в других статьях, а здесь скажем только, что несколько лет раскольники Рогожского кладбища кормили несчастных, как называет наш народ арестантов,

на свой счет, и теперь им это воспрещено; теперь доброхотные датели посылают им каждый день выгона на раздачу деньги. Покровский монастырь поручает своим монахам размен билетов на медь…

З. S. Леденов в № 34 «Нашего времени» делает несколько поправок, касающихся Мещанского училища; главные из них: дети никакими грубыми работами не заняты, чай дается ежедневно, белье грязно только тогда, когда его сдают в прачечную. Сумма, выработанная воспитанницами, идет на их экипировку по их выходе и в награду классным дамам. В 1861 году совет Мещанского училища назначил выдать на приданое десяти воспитанницам по двести и трем — по триста руб. сер. факты очень утешительные — не верить им мы не имеем права. Но давно ли? Напрасно г-н Леденов обошел прочее, хотя бы приставников, и также не разуверил нас и в них. Мы писали со слов людей, бывших близкими к Мещанскому училищу; сообщенное г-м Леденовым — новость и для них и для нас. Чая там положительно не было, обращение с воспитанниками вызывало горькие жалобы родителей, неотпуск детей домой во время курса, кроме разве смерти отца и матери, всегда неприятно действовал на нас. Признаемся — Мещанское училище ни своим составом, ни направлением образования не располагало к себе… Теперь — иное дело, но мы в ответе ему во всяком случае постараемся увериться, действительно ли в нем такая тишь, да гладь, да Божья благодать, которыми проникнуто о нем мнение г-на Леденова.

ЛЕФОРТОВСКАЯ ЧАСТЬ

Лефортовская часть принадлежит к числу самых обширных и населенных частей в Москве: в ней считается до 40 000 жителей, она разделена на 7 кварталов, в состав которых входит село Черкизово и деревня Богородское любимый приют москвичей в летнее время. Вместе с тем в ней же самое большое число и более значительных московских фабрик. Следовательно, часть эта имеет не только двойной, но, так сказать, тройной интерес: в ней городское сословие сталкивается с сельским, и между ними во множестве ютится самостоятельный класс — не городской житель и вместе с тем уже не селянин

В жизни Москвы вообще мало удобных удовлетворений даже первым потребностям жизни. Недостаток их осязателен еще и в самых, так сказать, просвещенных частях города; в некоторых же, отдаленных, как, например, в Лефортовской, это удовлетворение становится невыносимо тяжелым. Перечислим, прежде всего, эти недостатки, потом раскроем происходящие от них трудности — особенно в жизни класса недостаточного, который по дороговизне квартир в центральных частях города ютится большею частию по закоулкам и местам отдаленным, прилегающим к полю, к заставам, с еще памятным всем при них шлахбаумом и караулом.

В Лефортовской части нет ни одного бассейна чистой, здоровой воды; много улиц ее совсем не вымощены; эти грязные, непроходимые пространства занимают целые кварталы, как, например, 2-й квартал и большие части 1-го и 3-го; в ней нет ни одной аптеки, множество переулков совсем не освещены, наконец, нет ни одной воскресной школы. Этого пока довольно, чтобы заняться рассмотрением положения этой части; о недостатках ее в остальном, составляющем необходимую принадлежность каждого более или менее развитого человека, мы скажем в заключение.

Вода… Бог наградил Лефортовскую часть маленькою, узкою речонкой, слывущей у нас под именем Яузы; фабриканты превратили ее в разноцветную, вонючую лужу: пить из нее нет никакой возможности, особенно летом; если развитие фабричного дела пойдет crescendo, то она в скором времени будет способна породить заразу, и теперь уже немало способствует развитию ежегодно нас посещающей холеры…

Пить из нее, как мы сказали, нет возможности; обыватели принуждены ими довольствоваться колоде-зною водою, или, наконец, покупать воду у г. Крюкова, который, в свою очередь, берет колодезь на откуп у Приказа общественного призрения. Крюкову каждый должен платить в год от 10 до 25 р. с, хотя не каждый из бедных людей в состоянии сделать это; а потому предоставляем судить, что и как принуждены пить люди недостаточные, у которых нет колодцев с чистою водою и нет средств купить себе здоровой воды*…

Вероятно, Приказ общественного призрения извлекает из этого откупа самый ничтожный доход. Почему же не отдать колодца в пользование жителям даром? Это, кажется, более бы соответствовало цели, для которой учреждены приказы.

Улицы… Грязь, которая

бывает ежегодно весной и осенью на немощеных улицах Лефортовской части, превосходит всякое приличие. Обращаем внимание в этом отношении на Преображенское, замечательное по многим историческим воспоминаниям, а теперь особенно сильною мануфактурною промышленностию. Так называемая генеральная, или Большая Преображенская улица, соединяющая Преображенское чрез Покровский мост собственно с Москвою, большую часть этого времени не только не проходима, но даже и трудно проезжаема. Обставленная с одной стороны богатыми фабриками, а с другой — бедными лачугами и небольшими деревянными домиками, она в распутицу представляет подвижное болото, наполненное жидкой грязью с ямами и подводными возвышениями. Экипажу, и особенно бедному ваньке, которого чаще всякого другого закидывает сюда судьба или, скорее, недостаточность обывателей, жутко переехать это немалое пространство: его качает из стороны в сторону; лошадь то уходит по колена в жидкость, то подымается в то время, когда погружается экипаж. Еще любопытнее наблюдать обозы с товаром, которые в последнее время ездят чрез Сокольницкое поле, мучатся особенно много, пока доедут до мостовой, ведущей к Сокольникам; пешеходу тоже невесело про-лагать себе путь. Тротуаров на этих пространствах также нет. Нечего уж и говорить о прелестной картине весеннего и осеннего вечера в этих прекрасных местах: она, при господствующей системе освещения, восхитительна! Приходилось не раз проезжать мне их этою порою, припоминались мне, и сам не знаю почему, дальние кварталы Лондона, которыми у нас пугают воображение дам; прошли довольно ясно передо мной улицы, ведущие к многочисленным фабрикам, пивоварням и проч., — раем показались они мне пред этою трясиною. Поневоле извинишь не только грубость нашего фабричного класса, но и отсталость наших фабрикантов, когда возьмешь в соображение, что только асть зимы да знойное лето устанавливают у нас сред-тва сообщения даже в Москве; а в остальное время ^климат, и обычаи, и хозяйственное управление создают непреодолимые препятствия и если не прерывают, все собщения, отодвигают по крайней пост На 10 верст и театр и книгу, и живую речь стороннего посетителя; семейных людей замыкают в ограниченный, неисходный круг семьи, бездомному фабричному предоставляют один кабак да грязнейшие в мире трактиры в утешение.

Призадумаешься и над непредвиденными расходами русской мануфактурной промышленности: она не только большую часть материала и вспомогательных продуктов получает из-за моря, но должна еще и готовое свое перевозить чуть не через целое море грязи и слякоти.

Есть слухи, что гг. Каулин и Залогин хотят проложить железную дорогу от своей фабрики до Николаевской дороги. Недурно бы, если б немалочисленные Преображенские фабриканты пособили с своей стороны правительству улучшить сообщения с отдаленною частию своей резиденции. Мы слышали, что у некоторых из них есть желание участвовать в установлении лучшего сообщения; хорошо, если б хозяйственное начальство Москвы вошло по этому предмету хотя в соглашение с ними и тем поощрило менее предприимчивых.

Народное здравие. В целой части, почти с 40-тысячным населением, нет ни одной аптеки, и самая ближайшая — Басманной части, на Разгуляе. Это, надо согласиться, очень крупное явление. Неужели Лефортовская часть пользуется таким вожделенным здравием, или для нее нет настолько надобности в медицинских пособиях, что аптека не может существовать? Близко зная положение некоторых из обывателей, мы совершенно уверены в противном, и нам снова придется набросать довольно мрачную картину. Можно утвердительно сказать, что несуществование аптеки на таком значительном расстоянии и в такой густонаселенной части — недостаток очень важный и не мелочный и что Лефортовская часть, даже при менее значительной доле приведенных нами условий, не может пользоваться добрым здоровьем; напротив, в ней едва ли не более, нежели в других частях, больных, бедных и беспомощных… Если полагают, что для рабочего народа достаточно аптек, существующих при фабриках, то это совершенно несправедливо: во-первых, уже потому, что этих аптек в настоящее время совсем не существует, а во-вторых, когда они существовали, то от них было очень мало пользы…

Лефортовская часть во многих отношениях представляет грустное зрелище: стоит только проехать ее в воскресный или праздничный день и можно уже приблизительно составить понятие о нравственности и развитии большинства ее населения. Темная куча праздношатающегося народа, множество пьяных, дикие песни, беспрестанно отворяющиеся двери кабаков, вонь из трактиров и харчевен, разврат бань… и множество недоростков, детей, проходящих рядом со взрослыми, втянувшимися в такую жизнь, наводят всякого в нашу светлую эпоху на темные мысли — и тут-то, где едва ли не на самом лучшем месте была бы воскресная школа, — нет ни одной!