Очерки по истории русской церковной смуты
Шрифт:
Апостол Павел и Победоносцев — лояльность по отношению к государству и порабощение государством церкви. В сопоставлении этих исторических образов постигается та бездонная пропасть, которая разделяет представителей различных течений в 1923 году.
И народ православный понял эту разницу — пошел за патриархом. Дело здесь не столько в личности патриарха, сколько в принципе. «Не позволим насиловать нашу совесть и навязывать нам пастырей, которых мы не желаем», — говорили люди и шли за патриархом. «Тихоновцы» в 1923 г. были, таким образом, стихийно демократическим течением. Именно
И по иронии судьбы именно обновленцы оказались в этот момент в роли Победоносцевых — чиновников в рясе, которые шли против народной церкви.
Противники патриарха называли «тихоновщину» черносотенным движением, особенно любили они говорить об «охотнорядцах» и сухаревских торговцах, участвовавших в движении. Разумеется, нельзя отрицать наличия черносотенных элементов в рядах сторонников патриарха Тихона. Кстати сказать, немало недавних черносотенцев было и среди обновленцев, однако, конечно, не они играли в этом движении главную роль.
Как известно, «тихоновщина» в течение трех недель охватила не только всю Москву, но и всю Россию. Это значит, что по меньшей мере 50 миллионов человек так или иначе поддерживали патриарха Тихона. Но допустить, что в России в 1923 году было 50 миллионов черносотенцев, может только сумасшедший или совершенный невежда (их и до революции в России было не больше ста тысяч).
Особенной неожиданностью для многих было широкое сочувствие патриарху Тихону, обозначившееся в это время в рабочем классе.
«Религиозности в русском рабочем классе почти нет совершенно, — категорически утверждал в это время знаменитый идеолог, которому никак нельзя отказать ни в огромном таланте, ни в зоркой наблюдательности. — Да ее не было никогда по-настоящему. Православная Церковь была бытовой, обрядовой и казенной организацией. Проникнуть глубоко в сознание и связать свои догматы и каноны с внутренними переживаниями народных масс ей не удалось. Причины те же: некультурность старой России, в том числе ее церкви. Оттого, приобщаясь к культуре, русский рабочий класс так легко освобождается от своей чисто внешней, бытовой связи с церковью. Для крестьянина это труднее, но не потому, что он глубже, интимнее проникся церковным учением — этого, конечно, нет и в помине, а потому что его косность и однообразие быта тесно связаны с косностью и однообразием церковной обрядности.
У рабочего — мы говорим о массовом беспартийном рабочем — связь с церковью держится в большинстве случаев на нитке привычки, преимущественно женской привычки».
(Троцкий Л. Водка, церковь и кинематограф. — Петроградская Правда, 1923, 12 июля, с. 1.)
И вот, в полном противоречии с этими словами, огромная тяга к патриарху проявилась именно в районах с рабочим населением. Как характерный пример приведем подмосковный город Серпухов, населенный в
основном рабочими.
«В 1924 году в Серпухове разнесся слух, что по просьбе горожан в ближайший праздник приедет
— Мы хотим вас предупредить, что завтра на работу не выйдем, но просим не считать это забастовкой. Этот день мы вам отработаем в воскресенье, а пока патриарх будет с нами, мы работать не будем.
Ошеломленное начальство растерялось и на репрессивные меры не решилось — с рабочими считались.
На следующее утро на вокзале появилась увитая зеленью арка, а по всему пути рабочие стояли шпалерами и при проезде патриарха становились на колени. После богослужения они его обступили, прося остаться еще на один день и служить в церкви, считавшейся фабричной. Святейший остался и просьбу их выполнил.
Перед его отъездом рабочие объявили, что никому своего отца они для обратного пути не доверят, взяли лучший фабричный автомобиль и сами отвезли патриарха из Серпухова в Донской монастырь».
(Вестник культуры, Париж, 1937, с.8.)
В Петрограде в 1923 г. именно в рабочих районах (на Васильевском острове, в Гавани, в Московско-Нарвском и Выборгском районах) было особенно заметно движение в пользу патриарха Тихона. В селе Смоленском, исключительно рабочем районе, обновленцам не удалось водвориться ни в одном храме, примерно так же обстояло дело на Охте. «Тихоновским» было все крестьянство и вся городская беднота (прислуги, приказчики, мелкие ремесленники). Неверно также указание на то, что нэповская буржуазия поддерживала патриарха Тихона в Петрограде (с января 1924 г. он стал называться Ленинградом). Дело обстояло как раз наоборот: здесь главной цитаделью обновленчества являлись церковь Спаса на Сенной и Андреевский собор посещавшиеся в основном, торговцами с Сенного и Андреевского рынков. Ситный рынок поддерживал Введенскую церковь которая также являлась обновленческой.
Таким образом, следует подчеркнуть, что «тихоновщина» в основном опиралась на демократические слои населения и не последнюю роль «тихоновщине» играли рабочие.
Косвенным подтверждением народного размаха, который носило движение патриарха Тихона, явилась реорганизация обновленческого раскола.
Обновленчество очнулось от глубокого обморока, в который повергло его освобождение патриарха, лишь через месяц — в конце июля.
Первым признаком оживления обновленчества явились следующие два документа:
«Разъяснение прокурора Петроградской губернии от 31 июля 1923 г за № 4318.
На заявление ваше о поминовении за богослужением бывшего патриарха Тихона сим разъясняем, что общественные его выступления предусмотрены ст. 95 и 67 Уголовного кодекса, за каковые он привлечен к суду, то (?) явно проявленное признание его отдельными гражданами и группами в качестве своего духовного руководителя, а равно и публичное поминовение его за богослужением могут дать законный повод к возбуждению уголовного преследования против виновных в пособничестве в контрреволюционных действиях, не связанных непосредственно с совершением означенных преступлений, что предусмотрено ст. 69 Уголовного кодекса».