Очерки по истории русской церковной смуты
Шрифт:
(Известия, 1923, 13 марта, № 50, с. 5).
В апреле прошли епархиальные собрания, избравшие 500 делегатов на Собор.
На этих съездах не было острой борьбы между обновленческими группировками. Две основные партии, «Живая Церковь» и СОДАЦ, заключили между собой соглашение: в епархиях, где церковная власть удерживалась живоцерковниками, проходили кандидаты «Живой Церкви», там, где превалировал СОДАЦ, — проходили содацевцы. Группа «Церковное возрождение» с Антонином во главе по существу отказалась от борьбы за голоса вследствие идейной установки своего вождя, который стремился к созданию небольшого, но тесно сплоченного
«Мне вовсе не надо попов — пусть попы идут под юбку к живоцерковникам и содацевцам — туда им и дорога, — говорил со свойственным ему грубым юмором Антонин. — Мне надо людей, а не попов».
Результаты выборов были, таким образом, в значительной степени предопределены: голоса на Соборе распределились почти поровну между живоцерковниками и содацевцами (при небольшом крене в сторону «Живой Церкви»).
Борьба на епархиальных съездах была напряженной: так называемые «беспартийные» (автокефалисты) храбро сражались против обновленцев и подчас переходили в наступление.
В Нижнем Новгороде «беспартийные» («тихоновцы», как злобно называли их обновленцы) действовали так дружно, что провалили обновленческие резолюции и не избрали на Собор ни одного обновленца. Уполномоченный ВЦУ тут же распустил съезд как контрреволюционный и самолично назначил делегатов на Собор от Нижегородской епархии.
Довольно энергично (хотя и с меньшим успехом) действовали «тихоновцы» и в других местах. В самой Москве Красницкому пришлось вести напряженную борьбу, чтобы провести своих кандидатов.
Продолжавшийся два дня, 23–24 апреля, Московский епархиальный съезд ознаменовался скандальным выступлением.
«В первый день съезда в Троицком подворье состоялось собрание тихоновцев, выступавших на съезде под маской «беспартийных», на котором произносились черносотенные погромные речи, — писал корреспондент «Известий», присутствовавший на съезде. — После этого собрания тихоновцы на съезде уже выступили организованно. Когда утром 24 апреля на обсуждение съезда была поставлена резолюция, выработанная группой «Живая Церковь», тихоновцы устроили в храме Христа Спасителя, где происходил съезд, настоящую обструкцию. В течение целого дня, собрание продолжалось с 10 часов утра до 7 часов вечера, тихоновцы каждую четверть часа пели молитвы и заставляли съезд вместо обсуждения резолюции обращаться к иконостасу и молиться.
Когда дело дошло до резолюции, осуждающей Тихона за контрреволюционную деятельность, то припертые к стене тихоновцы устроили такой шум, что председателю съезда прот. Красницкому пришлось прервать заседание.
Поздним вечером обструкция кончилась тем, что тихоновцы в количестве 47 человек ушли со съезда. Громадное большинство съезда (до 250 человек) осталось в храме и огромным большинством приняло резолюцию, предложенную группой «Живая Церковь». (Известия, 1923, 26 апреля, № 91, с. 5.)
В другой статье, напечатанной в те дни в «Известиях», содержащей интересные зарисовки, расшифровывается, каким образом было сколочено «огромное большинство».
«В современной церкви, — говорит автор статьи «Резьба на иконостасе» И.См., — налицо все атрибуты парламента: от программы до прогрессивного блока. Церковь революционизируется. Церковь демократизируется. Выступивший на происходившем на днях епархиальном
А прот. Красницкий, обращаясь к аудитории, несколько раз начинал со слова: «беспартийный»; беспартийных, кстати, на этом съезде было довольно много. В кулуарах, т. е. на ступеньках церковной лестницы и во дворе, можно было слышать густые, по-семинарски тяжеловесные слова:
— Объединение нужно, отцы, объединение.
— Необходимо, братья, согласовать все наши программы. Объединения и согласованности, кажется, все же не получилось. Перед началом одного из заседаний у входа в ВЦУ выступил мирянин, взлохмаченный, нервный и порывистый, напоминающий сектанта из Мельникова-Печерского: купальский огонек в сумасшедших фанатических глазах:
— Нельзя подвергать перемене то, что узаконено веками. В толпе зашумели. Сельские попики (широкополая шляпа, ветхий, бобриковый, цвета вороного крыла, подрясник и мешочек с хлебом в руке) смущенно переглядывались. Некоторые одобрили:
— Правильно.
Когда успокоились, мирянин продолжал:
— Согласовать церковь с социальной революцией можно постольку, поскольку революция не противоречит христианским началам.
Опять зашумели в толпе. Один из попиков, дососав ароматную трубку, сплюнул:
— Глумной он какой-то.
Другие отошли в сторону, занялись хозяйственными разговорами. Третьи, только что пришедшие, оглядывались, целовались, сердечком вытянув губы, со знакомыми, прислушивались. Оратор, наконец, успокоился. выступил новый — из священников. Его прервал вышедший на крыльцо представитель мандатной комиссии, покрутил усики, улыбнулся и широко развел руками.
— Отцы и братия, пожалуйте, пожалуйте, не задерживайте… Но «отцы и братия» расшумелись. Выкрикивали предложения. Прерывали оратора. Получилось что-то вроде многоголосной декламации, причем главная роль принадлежала отцам, а «братиям» (мирянам) много говорить не приходилось. Если «брат» приехал из деревни, он, в большинстве случаев, одет в нищую сермягу, но у него упитанное лицо и пышная борода. Если же «брат» печется о благосостоянии городского храма, он обычно носит старомодное, с бархатным воротником, пальто, сияющие калоши.
Пришлось мне поговорить с деревенским попиком. Сначала смущался, потом застенчиво потупился: «Мы все хотим нового… Только вот миряне больно жмут на нас. Взять, к примеру, проповедь. Читай так, как они хотят. То же и во всем прочем…»
Заседания происходили в смежной с приемной ВЦУ церкви. Попики, входя, истово крестились, прикладывались к кипарисово-смуглому кресту, группировались согласно убеждениям и наклонностям. В церкви встречались уже иные «миряне»: тихие «мальчики», прозрачные синие глаза, похоронные морщинки у губ, бледнолицые «сестрицы» в скромных косыночках, несколько монашествующих, горсточка сектантского облика крестьян. Деловую часть заседания открыл митрополит Антонин — дряхлый, темнолицый, в белом библейском клобуке, с кряжистым новгородским выговором. Смысл речи: старая церковь умерла — нужна церковь новая. Ее можно создать единственным путем — революционным путем. На такой путь и встало обновленческое движение. Стоящий невдалеке от меня «брат» (угрюмые глаза и суровое лицо) крепко сжал губы и потом поморщился.