Очевидное убийство
Шрифт:
А проще всего предположить, что смерть Челышова — дело рук неизвестной мне (и Ильину, и вообще всем) мафии. А Дина там так, нечаянно затесалась. На мафию вообще все, что угодно, можно списать. Любую нелогичность, любую несуразность. Это одиночный убийца поневоле логичен, так уж мозги человечьи устроены. А когда каким-то делом занимается сразу много народу — такой сумбур получается, что любо-дорого. Но мафией пусть уж Ильин занимается, не моя сфера.
31. Д. Дулиттл. Винни-Пух и все-все-все…
Кр-расота! До дому дошла, а ясности
При ближайшем рассмотрении «вопросительный знак», украсивший скамейку у моего подъезда, оказался Вадиком. «Прекрасный принц» теперь больше всего походил на мокрую курицу, а отнюдь не на сказочного персонажа.
Он даже не попытался встать, когда я подошла. Только смотрел — ну точно, как больная собака. Я вздохнула и присела рядом. Вадик не отрывал от меня глаз:
— Я не понимаю… Мне сказали…
М-да. И дар речи «принц» тоже почти растерял.
— Кто и что именно тебе сказал?
— Я не знаю… Что с ней?
— С Диной? Дина в больнице.
— Что с ней?
— Вот что, рыцарь. Вопросы будешь задавать как-нибудь в другой раз. Вряд ли известие о том, что Дина в больнице, могло так уж тебя потрясти, что-то еще было, так? Давай-ка рассказывай все по порядку.
Может, я говорила чересчур сурово, но уж больно он мне был несимпатичен, этот «принц». Удивительно, но он поглядел на меня, как проштрафившийся первоклассник на директора, и послушно принялся рассказывать.
— Я не знал, что Дину… отпустили. Когда она позвонила, я понять сначала не мог…
— Стоп. Она тебе вчера звонила?
— Ну да. Я ничего не понял, бред какой-то… А сегодня говорят, что ее увезли, что она, она…
Я почти готова была поверить в подлинность его переживаний, но сочувствия это не прибавило. Ни. На. Грош.
— Вспоминай как можно точнее, что она тебе сказала.
— Я попробую. Я не понял. Какие-то обрывки. «Вадик, прости, я не думала, что будет так тяжело… Не бойся, я никому ничего не скажу… Если бы ты хоть немного помог… Прости меня. Я не могу больше… Это слишком тяжело». Что-то такое.
— Оч-чень интересно. Ты не заметил ничего особенного в этом звонке?
— То есть? — не понял Вадик.
Либо этот «принц» — гениальный актер, во что трудновато поверить. Либо он говорит правду. Тогда уже я ничегошеньки не понимаю.
— Дина нормально говорила? Тебе не показалось, что она… ну… она не запиналась, ничего такого?
— Нет, только очень напряженная была… а говорила нормально. Что я, людей под кайфом никогда не слышал? Ничего похожего.
— Ладно, проехали, нормально, значит, нормально. И ты не понимаешь, о чем речь.
— Нет…
Вы не поверите, но милый мальчик глядел на меня с нескрываемой надеждой.
Сразу анекдот вспомнился. В тему.
М-да… До анекдотов ли тебе, Маргарита свет Львовна? Вернись-ка к «объекту» и все подробненько выясни, ага? Ага.
— Во сколько это было? Ну, во сколько она позвонила?
— Поздно уже, после двенадцати. Наверное, около часу ночи.
— Во сколько?! — я едва не свалилась со скамейки.
— Ну, после двенадцати точно, а… Понимаете, я заснул уже… По-моему, уже около часу было. У нас магазинчик во дворе, до двенадцати работает, они после закрытия еще чего-то грузят и гремят. Когда полчаса, когда больше. А когда Дина позвонила, уже тихо было.
Чудеса! К часу ночи Дине было уже совсем не до звонков. Она что, разговаривала в бессознательном состоянии? И Вадик не заметил, что любимая не в себе? Ну, знаете ли! После атропинсодержащих препаратов язык заплетается так, что разобрать произносимое почти невозможно. Ничего не понимаю!..
Или понимаю?
— Я… Может быть, это я виноват… Я ведь наврал в прошлый раз, я испугался сильно… вообще-то я должен был как раз принести ему деньги… последние…
— В тот день, когда его убили?
— Ну да… Я испугался, что… ну… мало ли… знаете, как у нас цепляются…
Как цепляются — знаю, а вот с чего же это ты, милый мальчик, опять вдруг на «вы» заговорил…
— Дина знала, что ты должен к нему прийти?
— Да.
Мне показалось, что он сейчас разрыдается. Только этого не хватало! Нет уж! Командный тон и никаких истерик! Кстати, нередко помогает.
— И что?
— А я… ну, я был… в другом месте… Но я не… Понимаете, у меня деньги пропали, но я… я нашел для него… вот… — Вадик вытащил из кармана нечто, очень напоминавшее сильно потертую оберточную бумагу, сложенную до размера покетбука, — он ведь по картам загонялся, а эта редкая, правда…
Про любовь покойного к картам городов я уже слышала. И неоднократно. А «оберточная бумага» вполне могла оказаться каким-нибудь коллекционным экземпляром, почему нет?
— И в каком же это другом месте ты изволил быть, а? Странно как-то — тебя кредитор ждет, а ты гуляешь где-то… Где, интересно знать?
Молчал он долго. Неужели можно забыть, где ты был, когда неизвестный благодетель убрал твоего… в общем, того, кого убрал. И вот, наконец, он «вспомнил»:
— Ну, на пляже… то есть, на набережной. Жарко было. Да, на набережной.
Не нужно было быть ясновидцем, не нужно было ни магического кристалла, ни даже хрустального шарика, чтобы понять — врет юноша, врет не хуже кандидата на предвыборной встрече с избирателями.
— На набережной, говоришь. Жарко, говоришь, было…
— Да, на набережной.