Очевидное убийство
Шрифт:
И хватит уже разглагольствовать, пора двигаться! Хоть куда-нибудь.
26. Т. Х. Морган. Повелитель мух.
На двенадцатом этаже, в квартире напротив «прекрасной цветочницы» и над челышовской, угрюмого вида дядька в драных фиолетовых трениках мрачно заявил, что красть у них нечего, но на лоджию пустил без возражений. Даже помог — для убедительности — сдвинуть ящик с какими-то железками, угнездившийся на крышке интересующего меня люка. Одна бы я ни в жисть не справилась — ящик, похоже, прирос к полу. А люк наверняка не открывали с самой постройки дома.
Квартира под челышовской, на десятом этаже, стояла непрошибаемо безмолвная. После пятиминутного трезвона из двери напротив высунулась внушительная тетя в трикотажных шортиках и безразмерной футболке, которой — и тети, и футболки — хватило
Больше всего я боялась, что тетя удивится, почему это я проверяю по одной квартире на этаже и не делаю попыток позвонить к соседям. Не дожидаясь, пока эта странная избирательность ее насторожит, я двинулась вниз. На прощанье она посоветовала мне в нижнюю квартиру не ходить, «там Санька живет, у него красть нечего, одни тараканы, только обматерит, да и стукнуть может, если чего помстится, да и дружки у него такие же».
Судя по двери, «мстилось» хозяину квартиры на девятом нередко. Кто бы мог подумать, что из самой обыкновенной двери можно сотворить Такое! Многообразие творческих приемов, которые применялись при создании находившегося передо мной произведения урбанистической живописи, производило впечатление неслабое. В душе цвел трепет восхищения, смешанного отчасти с ужасом. Передо мной «сиял» разноцветьем готовый экспонат для музея «Бытовые источники художественных традиций русского народа». Не дверь, а летопись. «Повесть временных лет». На выставке «Абстракционизм как зеркало российского менталитета» за такую дверь отдали бы целое состояние. Специалисты с пеной у рта спорили бы о роли прокисшего кетчупа и кислой капусты в достижении единой славянской гармонии, а коллекционеры били бы друг друга по головам толстыми бумажниками и платиновыми кредитными картами, борясь за право обладать шедевром.
Но я, к счастью, не коллекционер и тем более, не специалист. Мой неискушенный глаз определял — и то не слишком уверенно — не более трех-четырех компонентов из тех двух-трех десятков совершенно неаппетитных жидкостей, которыми поливалась эта дверь. Тем более что некоторые «мазки» поражали — м-м… как бы это поточнее выразиться… с точки зрения анатомии было не совсем ясно, как их вообще можно было произвести. Если же отвлечься от красочного слоя и сосредоточиться на результатах механических воздействий — ну, простите, я не отличу след от удара пивной бутылкой от следа газового ключа. Лучше умолкнуть и оставить это пресловутым специалистам.
Звонок, естественно, не работал. Собственно, его вообще не было. Даже проводочков не торчало. Но за дверью явственно слышались голоса. Я осторожно — очень осторожно! — постучала. Ответа, как и можно было ожидать, не последовало. Я постучала чуть сильнее. Потом еще. На четвертый раз дверь подалась.
Голоса — теперь было ясно, что они доносятся справа — стали громче. Нестерпимая кисло-сладкая вонь, ударившая мне в ноздри, и тучи мух, с диким жужжанием заполнявшие то, что играло роль воздуха, заставили отшатнуться. Но… Квартира с хозяином-алкоголиком, тем более в такой стадии — лучшего «черного хода» и представить себе нельзя. Ох, как сейчас меня тут треснут по кумполу… Я стиснула зубы и шагнула внутрь.
Голоса происходили из сетевого радиоприемника, но это я поняла позже. Значительно позже.
Желудок у меня крепкий. Обычно я этим горжусь, а вот теперь пожалела. Тошнота накатывала сильно и безрезультатно. То, что лежало посреди кухни, судя по запаху и количеству мух, находилось здесь никак не меньше двух суток.
Черт бы побрал этого Ильина!
Прижмурившись, вдоль по стеночке я добралась до балконной двери. Вышла. По «пожарной» лесенке — тот самый архитектурный элемент, который я вначале прозевала — поднялась выше, толкнула люк верхней лоджии… Он открылся легче, чем пивная бутылка. Ни стука, ни скрипа. Вылезла на лоджию, про которую тетя в шортиках сказала «не живут», поднялась по их лесенке. Люк челышовской лоджии открылся так же легко, но только на пару дюймов, и дальше подниматься не хотел — чего-то на нем тяжеловатенькое стояло. Для меня, то есть, тяжеловатенькое. Нормальному мужику не только открыть, но и закрыть люк прямо с грузом на крышке было бы несложно. При некотором усилии, конечно, я тоже могла бы его открыть и вылезти наверх, но делать этого не стала — путь явно существовал, а проверять, чего там сверху навалено, не хотелось, очень желудок протестовал. Я согласилась с его доводами и спустилась вниз. О Господи! Сейчас ведь опять придется проходить мимо «этого»…
Минералки в этот раз у меня с собой не было. Вырвав из блокнота листок, обернула им ручку крана в ванной, открыла воду, прополоскала горло, стало немного легче. Еще сообразила спрятать листок в сумку…
Аккуратно, ногтями подцепила дверную ручку, открыла дверь. Вышла в подъезд.
Меня хватило ровно на два шага. До лестницы. Прислонившись к стенке, я жадно глотала подъездный воздух, настоянный на продуктах жизнедеятельности кошек и невоспитанных граждан. Какая свежесть!
Увлекшись собственными ощущениями, я и не заметила, откуда взялся этот мужик. Белая рубашка странно контрастировала с помятой, сильно несвежей физиономией. Он направлялся явно к той двери, из которой я только что вышла. Должно быть, и у меня личность выглядела — как с долгого перепоя, потому что он вдруг спросил: «Санька дома?»
Нервный смех, забурливший где-то в районе подвздошья, помог прийти в себя. «Санька дома?» О да! Он теперь всегда дома.
Глаза мужика сияли тем неземным блеском и жаждой духа, которые любой русский человек понимает без переводчика. «Духовной жаждою томим, в пустыне жалкой я влачился…» Крыльев у меня нет, но сыграть роль серафима можно все-таки попробовать. Слава Богу, отвлечь человека с такой однозначной духовной жаждой во взоре несложно.
— Выпить хочешь?
Мужик ошарашенно посмотрел на меня…
Через двадцать минут мы с ним уже сидели на бревнышке под старым кленом с «тыльной» стороны дома в компании пузыря и кое-какой закуси. Ох, разорят меня эти, с позволения сказать, расследования! Впрочем, выпить мне и самой надо было. После шандарахнутых одним махом семидесяти, если не восьмидесяти граммов желудок успокоился, нервы и вовсе отключились, а жуткая вонючая картинка стала далекой и нереальной. Можно было продолжать заниматься общественно-полезной деятельностью, то бишь вынимать из чудом набежавшего свидетеля все, что он знает. Мое невнятное объяснение «обидели меня, надо выпить, а в одиночку не могу» его вполне устроило, а после «второго глотка» (который я совершенно нечестно пропустила) он уже готов был рассказывать мне всю свою биографию и географию, вместе взятые.
Звали его — мой несчастный, только-только успокоившийся желудок едва не отдал обратно выпитую водку — тоже Саней. К тому Сане, что кормил сейчас мух посреди собственной кухни, он, как легко догадаться, ходил отдохнуть от «своей пилы». Ходил частенько. Так что лучшего источника информации и придумать было нельзя.
Приводить «беседу» целиком, да простят меня особо любопытствующие, я не стану. Едва перевалив за середину бутылки (с меня, как легко догадаться, хватило «первого глотка», мой компаньон принял это как должное, а может, просто не заметил), источник начал заговариваться, растекаться мысию по древу, приходилось каждые две минуты осторожными наводящими репликами возвращать его в нужное русло. При этом девять десятых его речи составляли «слова, которые мужчины обычно используют для связи слов в предложениях» — самая народная часть «великого и могучего русского языка». Причем относилась эта часть исключительно к его невыносимо возлюбленной супруге и меня, конечно, не интересовала ни на грош.