Очищение
Шрифт:
— А я ее терпеть не могу, математику. — Романов встал и, отойдя, принял у девчонки миску с пшенкой — она была с мясом. — Спасибо… — И обратился к старшему: — Передай, что я просил сегодня вечером этого парнишку доставить в Думу. К восьми часам, — и кивнул на глядящего ему вслед юного математика.
Дмитрий Анатольевич Ошурков перебрался из Русаковки во Владивосток, как только это стало возможным. Он был в числе тех физиков, которые спаслись благодаря аварии самолета, летевшего в Хабаровск. С местными физиками — «протеже» Лютового — Ошурков постоянно грызся,
Романов вызвал именно его, потому что Дмитрий Анатольевич в феврале стал куратором физико-математической школы для «одаренышей» — первое. И второе — потому что вспомнилось, как однажды Романов слышал очередной спор физиков. В котором Ошурков вроде бы говорил как раз о нуль-транспортировке.
Это было одним из достоинств Романова. Он вообще-то знал не очень много раньше и осознавал это — и не оставалось времени на самообразование сейчас. Но он никогда не забывал ничего слышанного или виденного. И это помогало ему быстро находить — вот так, по всплывшему в памяти мимолетному замечанию — людей, которые могли решить проблему или помочь советом. И сейчас, пока Ошурков нарочито громко пил чай в кабинете, Романов вкратце пересказал ему случай в поле, а потом протянул тетрадь:
— Сам знаешь, я в этом ничего не понимаю. Это что, правда расчеты телепортации?
Ошурков отпил чаю и еще раз пролистал тетрадь. Покачал головой:
— Нет, конечно. Но это, я бы сказал, очень неплохая аспирантская по физике пространства. С массой ошибок… и тем не менее… Сколько ему лет?
— Четырнадцать. — Романов усмехнулся: — Почти.
— Если ты не отправишь его ко мне — это будет преступлением перед будущим. — Ошурков допил чай.
— Именно это я и хотел услышать. Тетрадочку верни. А то знаю я вас, физиков. Жулье…
— Козел, — спокойно отреагировал Ошурков. Он был старше Романова на шесть лет, и они перешли на «ты» после жуткой ссоры в этом же кабинете в феврале месяце. — Милитарист. Феодал долбаный. И импотент.
— Почему? — заинтересовался Романов, пряча в стол тетрадь.
— А потому что право первой ночи до сих пор не ввел.
— Пошел отсюда! — возмутился наконец Романов.
— Пойду. — Ошурков поднялся. — Чай вернуть?.. — И в ответ на пыхтение Романова напомнил уже от дверей: — Завтра чтобы прислал ко мне этого гения…
…Вошедший мальчишка был в вычищенных штанах, закатанных по колено, в такой же вычищенной рубашке с засученными рукавами и с новыми шнурками в кроссовках — видно было, что над ним поработали женские руки. Он поздоровался, но не сводил глаз с тетрадки на столе. И даже когда сел, повинуясь приглашающему жесту Романова, по-прежнему смотрел туда.
— Так вот, — Романов налил ему чаю. — Сахар клади… вот он… Так вот, Сережа Привалов. Вызвал я тебя сюда затем, чтобы сказать тебе: послезавтра ты перебираешься в Старый Владивосток. При Физико-математическом университете имени Курчатова с января есть школа. Там ты будешь учиться.
Мальчишка быстро поставил чашку. Сказал сбивчиво:
— Гор… рячий еще.
— Горячий, — Романов
— Очень, — кивнул мальчик. И быстро добавил: — Вы не подумайте, я не лентяй и не что-то там! У меня и личные благодарности есть от дяди Ли, две… Я все понимаю… я раньше не понимал…
— Не понимал? — остро спросил Николай. Сережка кивнул:
— Не понимал. То есть я не не понимал… я просто не думал, откуда все берется… ну… что ешь. Как будто само в магазинах появляется…
— Руки часто стирал, да? — Голос Романова стал жестким.
Мальчишка опять кивнул.
— Я даже плакал по ночам, — признался он, пряча глаза. — Как подумаю, что утром надо опять что-то делать… а пальцы не гнутся даже, и вся ладонь в крови… чуть подживет — и опять… Просто, понимаете, — он выпрямился, глянул в лицо Романову почти зло, — я же не могу себе приказать не думать! Ну не могу же! А есть вещи, которые надо сразу, прямо сразу записывать! И что?! Как быть?!
— Я уже сказал, как быть, — отозвался Романов. — Отправишься к Ошуркову в интернат. Записывай и днем и ночью. Думай, сколько влезет. Только не забывай, во-первых, откуда хлеб на стол попадает.
— Не забуду, — тихо ответил Сережка. — А еще что?
— Что еще «что»?
— Вы сказали — «во-первых». А еще что?
— А еще то, что пойми, раз тебе уже четырнадцать… почти. Я тебя не увидел — пожалел — на легкую работу перевел. Ты даже еще не знаешь, что я на тебя взвалил. И что на вас на всех — вот таких, как ты, — взвалили. Ты не отдыхать едешь. Ты едешь въ…ывать, — спокойно матюгнулся Романов. — Сутками. Без поблажек. Без отдыха на траве. Без выходных и отпусков. Без каникул. Как солдат на войне. Понял?
Мальчик встал. Ненаигранно встал и вытянулся — видимо, уже по привычке. И сказал негромко:
— Я понял, что вы имеете в виду. Я буду… буду солдатом [14] .
После его ухода Романов взялся читать проект по финансовой системе денег с передержкой. Но в голову ничего не лезло, и он понял, что просто очень устал. И почти обрадовался докладу — пришел Шумилов. Встреча не была назначена… ну и пусть.
Шумилов был в сапогах для верховой езды, забрызганных свежей грязью. Сев напротив, он почесал висок, кивнул на папку под локтем Романова:
14
Сергей Сергеевич Привалов (20** г. от Р. Х. — 1 г. Промежутка, умер в возрасте 101 года) — один из выдающихся инженеров Русской империи времен Серых войн, конструктор ядерных ракет.
— Совпадение.
— Какое? Чай будешь? Сегодня всех угощаю.
— Нет, спасибо… Совпадение какое. А я к тебе как раз с этим делом. — Голос Шумилова был нейтральным, но взгляд — странным. Каким-то испытывающе-выжидающим.
— Ты — с этим делом? — Романов на самом деле удивился. — Слушаю.
— У меня есть спец, который наладит финансовую систему. Серьезный спец.
— Раз он есть у тебя… — Романов крутанул папку, прижав пальцем. — Гм. И за что он у тебя?
— А за историю с клубом на Золотом Роге.