Очищение
Шрифт:
Романов откинулся на спинку кресла и опустил глаза. Глуховато спросил:
— Это тот… с мальчишками?
— Угу. Он самый. Больше ста мальчишек за четыре года.
— Я думал, он сидит.
— Да что ты… Ничего не доказано, все документы потерялись, пострадавшие жалобы отозвали, следователи ошиблись, нужные люди за него попросили… Так и работал он в своей фирме. Ты сам-то думай — «кто ж его посадит… он же памятник». — Шумилов улыбнулся, Романов понял это, не поднимая глаз. — Я вот только думал, что его втихую пришибли, когда все это началось. И вдруг — такая встреча.
— Чего ты от меня-то хочешь? — Романов стал возиться в нагрудных карманах.
— Да ничего.
Романов поднялся, повозил по столу папкой. И спокойно сказал:
— Посади-ка ты его на кол. Там, над бухтой, и посади. Утром. И чтобы не сразу подох. Понятно?
— Нету у нас такого вида смертной казни, — вздохнул Шумилов. — Виселица есть. И расстрел. Кола нету. Ну да ладно, я к утру сам выстругаю… Однако, — Шумилов тоже встал, — обрадовал ты меня. Очень. Я ведь боялся — специалист ведь…
Романов наконец посмотрел на начальника КГБ. Во взгляде Шумилова теперь было веселое уважение. Но слова Романова были серьезны и взвешенны:
— Ну да. Сперва все это будет вот именно так. Искренне. Почему бы не оставить в живых подонка или негодяя, если он обладает информацией, многое знает, многое умеет… ради нашего будущего, ради того, чтобы было чуть менее трудно, ради детей наших… и, разумеется, под строгим контролем! Потом мы начнем прощать и еще легче — а почему нет, если он полезен для дела? И тем самым начнем разрушать и пачкать именно наше Дело. А вся эта мразь очень быстро сообразит, как им держать нос по ветру. Понемножку, потихоньку, полегоньку они сначала станут нужны нам, потом встанут вровень с нами, а затем спихнут нас в яму и закопают с хохотом. Нет. Нет. И нет. Лучше лишние десять лет голода, чем хлеб из руки растлителя. Лучше десять лишних лет в пещерах, чем дом, построенный руками предателя. Лучше потерять тысячи убитыми, чем приблизить к себе бездушного циника и спастись его советами. Никто отныне и впредь не имеет права рассчитывать на свою «нужность», пусть и реальную, как на индульгенцию за черную душу. Мы запираем эту дверь навсегда и выбрасываем ключ в жерло вулкана. Никогда больше. Никогда. И, может быть, именно этот наш шаг на самом деле даст нам шанс не просто подняться — такое ведь было, было много раз в истории Человечества, — но и не войти снова в мучительные лабиринты повторенных ошибок, в конце которых — все то же торжество скотства и катастрофа.
Шумилов кивнул. Кажется, собирался что-то сам добавить, но дверь распахнулась. Внутрь буквально впрыгнула девушка — тяжело дышащая от стремительного бега и волнения. Романов ее узнал: она служила в карантинном комитете.
— Женя вернулся, — выдохнула поздняя посетительница, даже не пытаясь поздороваться или извиниться за такое вторжение. — Белосельский.
И еле успела отшатнуться к косяку — Романов, вскочив с места, отбрасывая кресло в стену, бросился в коридор.
Глава 8
Походные трубы
Фига лежит в кармане — последним оружием
дураков.
Город пропал в тумане — мигнул огнями
и был таков.
Но долго ль им собираться — компас, планшетка
да борода,
Лишь детям да рудознатцам нужны изумрудные
города.
Женька сидел на стуле и держал в обеих руках большую кружку, над которой поднимался пар. Он был совершенно голый и, кажется, ничуть не стеснялся хлопочущей рядом лично Салгановой — глаза Женьки были закрыты, он покачивался взад-вперед в полусне, временами судорожно дергаясь всем телом, чтобы не упасть. Рядом лежал ворох грязной одежды, похожий на просто-напросто комок прелого тряпья, сам Женька тоже был грязен, а правую щеку пересекал плохо заживший шрам. Лохмы на голове тоже были склеены в единую грязную массу.
Романов еще ничего не успел сказать — только обессиленно прислонился к косяку, потому что задрожали и подкосились ноги… но Женька открыл глаза. Секунду смотрел на Романова, потом снова закрыл глаза и глубоко-глубоко вздохнул. Сунул кружку Салгановой, встал (он заметно вытянулся и был очень худ, еще худей, чем когда Романов год назад спас его на берегу), скривился… сел опять. Досадливо огляделся кругом — явно в поисках чего-то, на чем надо писать.
— Сиди, сиди, не дергайся! — почти закричал на него Романов. — Алина Юрьевна, если он вздумает дурить, пусть санитары его к койке привяжут!
Женька вытаращил глаза оскорбленно, зашустрил рукой по воздуху.
— Ничего, писать и лежа можно! — И наконец вырвалось: — Как же я рад, что ты жив…
Женька опять моргнул. Быстро вытер рукой глаза, отвернулся, вытер опять. Передернул плечами, улыбнулся, несколько раз моргнул снова. По щекам у него текли две слезинки. Он сконфуженно пожал плечами, потом развел руками.
Романов подошел ближе. Салганова взяла его за локоть:
— Нет! Стойте! У мальчика вши. Подхватите как нечего делать.
— Вам же это не мешает? — сердито спросил Романов.
— Это моя работа, — спокойно ответила женщина. — Его приведут в порядок, накормят, он поспит, сколько захочется, — и можете заниматься своими делами. До тех пор оставьте и мысль об этом. Я требую, чтобы вы ушли.
Женька поднял руки вверх, широко улыбаясь. Романов повторил тот же жест, но без улыбки. Сказал:
— Только одно… — и указал на щеку Женьки: — Ранение? — Женька отрицательно покачал головой. — Били? — Мальчишка кивнул, глаза потемнели. Он оттолкнул руки Салгановой, схватил со стола карандаш и какой-то бланк и быстро написал вкось:
«Срочно нужна эскпедиция. Я потом все падробно нпишу. Там одичали совсем. Но есть нармальные. Они ждут. Я им сказал. И агентов оставил. Ждут. Надо срочно. Будити через 6 часов».
Женька проспал девятнадцать часов и, кажется, знал об этом, потому что вошедшего Романова встретил сердито-укоризненным взглядом. На поднятых под одеялом коленках у него лежал блокнот — новый. В довершение всего Женька был обрит наголо и от этого выглядел нелепо и беззащитно. Видимо, он и сам это отлично понимал, потому что после первой сердитости поглядывал на Романова стеснительно и почти опасливо. Потянулся — писать, и Романов увидел на его левом бицепсе, на отмытой незагорелой коже выжженные буровато-розовые неровные цифры — 119.
Женька ощутил взгляд Романова, поспешно дернул рукой, скрывая число, скривил губы. Отвел глаза с легким выдохом. Сломал карандаш в пальцах. Взял со столика новый.
И начал писать…
За эти полгода Женька «намотал» по территории между БАМом (почти все крупные города вдоль которого были разрушены или полуразрушены боеголовками, — это выяснил еще Медведев во время своей разведки), Зеей, Охотским морем и Амуром почти полторы тысячи километров, стараясь нигде надолго не задерживаться.