Очищение
Шрифт:
Но Провоторов был прав, когда оценивал психологию бандитов. Видимо, сразу после обнаружения трупа своего «делегата-депутата» банда решила штурмовать поселок, предварительно раскурочив его, как только будет можно, из танковых орудий. С их направления это проще всего было сделать с верхушки сопки в полукилометре к северо-востоку над окраиной Осипенковки, где старая дорога выбиралась на высшую точку склона — и откуда хорошо был видел сам поселок. Ну а потом, заранее просочившись поближе к окраине, атаковать, и дело сделано. Кроме того, никто из банды не слышал слов Романова, и там все были уверены, что заложники обеспечат
Танки — три «Т-72» — появились на дороге клином. Передний начал спускаться, чтобы занять позицию чуть ниже остановившихся борт о борт двух других. Так они могли стрелять все вместе. За двумя задними пряталось около десятка пехотинцев.
Это Романов видел хорошо и невооруженным глазом. Он стоял около одной из двух замаскированных на соседней сопке «ЗПУ», которые в случае чего должны были перекрыть огнем дорогу от вражеской пехоты. Но вскрик одного из стрелков и то, как он отшатнулся от прицела, явно увидев там что-то страшное, заставили Романова схватиться за бинокль.
На носах всех трех танков было распято тросами по нескольку человек — раздетые женщины и дети. Видно было, как почти все они рвутся, что-то кричат, плачут. Романов медленно опустил бинокль. Стрелок-порученец с сиденья второй «ЗПУ» медленно обернулся, посмотрел на командира огромными глазами…
— Слезь, — мягко сказал Романов мальчишке. — Я сам.
Парень сделал судорожно-радостное движение… и вдруг покачал головой. Скривился, выдавил:
— Вы не можете все… сами…
— Тогда давай. Стреляй точно. Очень точно.
Мальчишка кивнул, нагнулся над прицелом. Все четыре ствола изрыгнули длинные фонтаны рыжего пламени, плавно поворачиваясь, перечеркивая танковые носы. Романов смотрел в бинокль, не отрываясь. Потом пулемет замолк, и мальчишка, обхватив голову руками, сжался на сиденье.
Те, кто находился в танках, видимо, не ожидали такого. И, прежде чем раздался хоть один выстрел, Романов услышал с перевала чистый, сильный звук горна, дающего сигнал к атаке. И увидел во вновь поднятый бинокль, как слева и справа из кустов на обочине стали вылетать огненные плевки, врезаясь в броню танков — в ходовую часть, маски пушек сбоку, в корму корпусов… Засада, для которой он выделил половину дружины, начала работу. Видно было и то, как мечутся и падают пешие бандиты. А потом началась разноголосица хаотичной стрельбы у окраины поселка — на тропинках подкравшихся и ожидавших сигнала для атаки тремя группами бандитов окружили и уничтожали ополченцы, усиленные дружинниками…
Бой закончился за восемь минут.
Банда потеряла убитыми двадцать два бойца, считая танковые экипажи. Были убиты трое ополченцев и один дружинник.
Сдавшихся в плен и пойманных бандитов — двадцать восемь голов, больше половины банды — по приказу Романова закопали по шею в землю по обочинам дороги на перевале. И оставили так — только прочно заткнув рты, потому что хоровой отвратительный вой — даже не мат, а обычный трусливый вой ужаса — был слышен слишком далеко. Еще четверых бандитов убили в лагере в километре от перевала, освободив шестьдесят семь заложников; убить они никого не успели. А брать их живыми никто не подумал даже, потому что еще на
Этого оказалось вполне достаточно для того, чтобы брать кого-то из охранников живым не пришло дружинникам в голову. Все четверо могли быть довольны уже тем, что в ярости атакующие поспешили с убийством…
На носах танков от очередей пулемета погибли четыре молодых женщины и пятеро детей: две девочки и три мальчика пяти-двенадцати лет. Когда Романов верхом подскакал на перевал, их трупы уже сняли с машин (из них при беглом осмотре представлялось возможным восстановить лишь одну) и уложили на обочине. Над телом мальчика лет десяти, почти натрое перебитым пулями, жутко голосила прибежавшая из освобожденного лагеря еще молодая полуголая женщина — вырывала у себя клочья волос, билась о землю лицом, целовала ноги убитого и умоляла встать, просто встать, и все.
Стрелявший — четырнадцатилетний порученец Мишка Мазуров — прискакал вместе с Романовым, хотя тот пытался запретить. Но Мишка только яростно мотал головой. При виде женщины он даже не побледнел снова — почернел как-то. Неловко сполз с седла и пошел к ней, на ходу расстегивая большую кобуру «парабеллума». Встал рядом на колени, ткнул пистолет в руку раскачивающейся и непонимающе глядящей на него женщины и сказал тихо:
— Нате. Я его убил… — И огрызнулся вокруг — заранее: — Не делайте ничего! Ну, вы?!
И все замерли. Все. И конный конвой Романова. И сам Романов. И люди у танков. А Мишка вздохнул и наклонил голову.
Женщина удивленно посмотрела на пистолет. На Мишку. На мертвого мальчика. Опять на пистолет. Подняла его обеими руками и уперла в лоб Мазурову, прошептав — или выкрикнув, не понять было:
— За что?!
— Так было надо, — ответил мальчишка. — Ну… давайте. Давайте же! — Он стиснул кулаки и ударил ими по земле, по старому выщербленному асфальту. Со слезами крикнул: — Думаете, боюсь?! Не боюсь! И не стыдно мне — так надо было, надо! Мне… Стреляйте, ну?!
Женщина уронила «парабеллум» и, в каком-то дрожащем, судорожном движении подавшись вперед, обхватила уже в голос заревевшего Мишку, прижала к себе…
Убитого дружинника сожгли под салют из карабинов на большом костре над берегом реки. Пришло много местных, почти все ополченцы, например. Многие пришли семьями. Пришел и Горенышев. Романов смотрел, как со свистом и воем вздымается пламя, и думал почти удивленно, что это первая и пока единственная потеря в его экспедиции. Может, и у остальных дружин так же? Хорошо бы…
Романов вздрогнул — кто-то крикнул: «Счастливого пути!» — и этот крик подхватили многие вокруг. Ему подумалось о странности происходящего, странности выкрика, странности самого сожжения… и о том, что весь мир сейчас на грани, не то умирает, не то обновляется. Потом он нашел взглядом «Смешариков» — точней, наткнулся на них глазами: они все стояли тесной группкой неподалеку и смотрели на пламя. Потом Тоха вздрогнул — видимо, ощутил взгляд Романова. Быстро посмотрел вокруг.
И улыбнулся Романову.