Очки пигмалиона (Высшая степень адаптации)

Вейнбаум Стенли

– Я очень устала, - призналась она и скользнула внутрь.

Дэн шагнул за ней, но старик поднял руку.

– Друг из царства теней, - сказал он, - задержись на минутку.

Дэн сел на скамью.

– Я говорю это, не желая причинить тебе боль, - продолжал Левкон, если призраки способны чувствовать боль. Дело вот в чем: Галатея любит тебя, хотя, я полагаю, она еще этого не осознала.

– Я тоже ее люблю, - признался Дэн. Седой Ткач уставился на него:

– Не понимаю. Субстанция

и в самом деле может любить тень, но как тень может любить субстанцию?

– Я люблю ее, - настаивал Дэн.

– Тогда - горе вам обоим! Потому что это невозможно, это противоречит законам. Суженый для Галатеи назначен, возможно, он уже приближается.

– Законы! Законы!
– пробормотал Дэн.
– А чьи это законы? Не Галатеи и не мои!

– Но они существуют, - настаивал Седой Ткач.
– Ни ты, ни я не можем их критиковать - хотя я все же не понимаю, какая сила могла их отменить и допустить твое присутствие здесь!

– Я не голосовал за ваши законы. Старик пристально поглядел на него:

– А разве кто-то где бы то ни было голосует за законы?
– спросил он.

– В моей стране - мы голосуем, - парировал Дэн.

– Безумие!
– проворчал Левкон.
– Закон, созданный людьми! Какая польза в созданных людьми законах? Если вы, тени, создадите закон, что ветер может дуть только с востока, разве западный ветер подчинится ему?

– Мы принимаем такие законы, - признал Дэн с горечью.
– Они могут быть глупыми, но они ничуть не более несправедливы, чем ваши.

– Наши законы, - заявил Седой Ткач, - это неизменяемые законы мира, законы природы. Насилие - всегда несчастье, я это видел. Теперь, продолжал он, - я вынужден просить тебя о милосердии: твое пребывание здесь коротко, и я прошу, чтобы ты не причинил большего вреда, чем тот, который уже сделан. Будь же милосерден: пусть ей будет не о чем сожалеть.

Снова он проснулся на рассвете, и снова его встретила Галатея. Она поставила на стол вазу с фруктами и приветствовала его улыбкой.

– Пойдем со мной, - позвал он.

– Куда?

– На берег реки. Поговорить.

По дороге они молчали. Сегодня музыка цветов звучала тише. Гряда холмов на горизонте расплылась, утонула в голубой дымке.

Галатея указала рукой на красное утреннее солнце.

– Времени так мало, - сказала она.
– Скоро ты отправишься в свой мир призраков. Я буду очень, очень сожалеть.
– Она дотронулась пальцами до его щеки.
– Милая тень.

– Предположим, - хрипло произнес Дэн, - что я не уйду. Что если я останусь здесь?

– Так не бывает, - прошептала она.
– Нельзя, дорогой мой. Нельзя!

– Я люблю тебя, Галатея, - сказал Дэн.

– А я тебя, - прошептала она.
– Видишь, милая тень, я нарушаю тот же

самый закон, который нарушила моя мать, и я рада встретиться с горем.
– Она с нежностью накрыла его руку своей.
– Левкон очень мудр, и я вынуждена слушаться его, но это за пределами его мудрости, потому что он позволил себе стать таким старым.
– Она помолчала, потом повторила медленно: - Он позволил себе стать таким старым.

Странный отсвет мелькнул в ее темных глазах, когда она резко повернулась к Дэну.

– Дорогой мой!
– сказала девушка напряженно.
– То, что случается со стариками, когда... после смерти! Что за ней следует?

– Что происходит с человеком после смерти!..
– переспросил он.
– Никто не знает этого.

– Но...
– Ее голос дрогнул.
– Ведь не может человек просто... просто исчезнуть! Должно быть пробуждение...

– Кто знает?
– повторил Дэн.
– Есть такие, кто верит, что мы просыпаемся в более счастливом мире, но...
– Он безнадежно покачал головой.

– Это должно быть правдой! О, это должно быть правдой!
– вскричала Галатея.
– Для вас должно существовать нечто большее, чем тот безумный мир, о котором ты говоришь.
– Она наклонилась к нему очень близко. Предположим, мой дорогой, что я отошлю прочь назначенного мне возлюбленного, когда он появится. Предположим, что я не рожу ребенка, я состарюсь, стану старше Левкона, а потом умру. Соединюсь ли я с тобой в твоем более счастливом мире?

– Галатея!
– воскликнул он в смятении.
– О любимая моя, что за ужасная мысль!

– Более ужасная, чем тебе представляется, - прошептала она, все еще склоняясь очень близко к нему.
– Это больше, чем оскорбление закона, это бунт! Все распланировано, все имеет предназначение, и если у меня не будет ребенка, место моей дочери останется незанятым, а потом - места ее детей и их детей, и так далее, вплоть до дня, когда великий план Паракосма будет некому исполнять. Это - гибель и разрушение, но я люблю тебя больше, чем жизнь.

Дэн порывисто обнял ее:

– Нет, Галатея! Нет! Обещай мне!
– Она прошептала:

– Я могу обещать - а потом нарушу свое обещание.
– Она опустила голову, их губы соприкоснулись, и он ощутил в ее поцелуе благоухание и сладость меда.

– По крайней мере, - выдохнула она - я могу дать тебе имя, милая тень. Филометр! Мера моей любви!

– Имя?
– пробормотал Дэн.

Внезапно он нашел решение парадокса Людвига.

– Галатея!
– воскликнул он.
– Ты помнишь мое имя?

Она молча кивнула, устремив на него печальный взгляд.

– Тогда произнеси его! Произнеси его, милая! Она уставилась на него, но не произнесла ни звука.