Очная ставка
Шрифт:
Беспокойство Оператора было естественным. Он нуждался в скупщике, поэтому был заинтересован в его безопасности. К тому же, если б скупщика посадили, в ходе допроса могло открыться кое-что нежелательное для рыжего воришки.
Поэтому, став свидетелем одного разговора, он решил немедленно навестить скупщика. Правда, поскольку они не договаривались о встрече, вор в течение нескольких дней не мог застать Уража дома, что, впрочем, не вызывало особых опасений, так как Оператор знал, что тот часто уезжает «по делам». Наконец в последних числах августа, поздним вечером, он заметил свет в окне его комнаты на четвертом этаже.
Скупщик удивился посещению, но
Он вошел в квартиру своим легким, кошачьим шагом, оглядев грязную, как всегда, комнату, подметил, что на вид в ней ничего не изменилось, и, успокоившись, сел за стол.
— Я пришел вас предостеречь, — начал он без всякого вступления. — Эта лахудра с третьего этажа взъелась на вас, не знаю почему. Слышал — собирается донести.
Смуглое, исчерченное морщинами лицо скупщина слегка дрогнуло. Он поправил очки, но не произнес ни слова, ожидая продолжения.
— Я навел справки и здесь и там, — говорил рыжеволосый, — девка уперлась — ни в какую. Можно бы ее утихомирить, но это повлечет за собой ненужные разговоры, кое-кто начнет вынюхивать… Зачем нам это? Я подумал, не вывезти ли ее за город и там прикончить… Как вы считаете?
Ураж отрицательно покачал головой:
— Если эта потаскушка уж начала трепаться обо мне, то у нас нет уверенности, что она уже не донесла. А тогда сразу это дело пришьют мне.
— Тоже правильно. Что вы ей такое сделали, что она так окрысилась?
На лице Уража промелькнула еле заметная усмешка.
— Ничего. Понимаешь?.. В том-то и дело, что именно ничего.
Оператор, стрельнув глазами, засмеялся:
— Неудивительно. На такую захудалую потаскуху разве только по пьянке кто польстится. — Он нахмурился, нервно потер щеку. — Говорить с подобной стервой все равно что дать бритву обезьяне, — пробормотал наконец. — Что будем делать?
— Уеду на некоторое время. Вернусь, когда все утихнет.
— Черт побери, а кому я буду носить «игрушки»? — забеспокоился рыжий.
— Подожди немного. Хорошо спрячь и подожди. Впрочем, есть Рымбол, есть Олек-Директор. С этими двумя можешь иметь дело, пока я не вернусь.
Они попрощались, и успокоенный Оператор ушел.
То, что он задумал, всерьез захватило его. Скупщик готовился старательно, хотел все разыграть как по нотам. Вторник второго сентября выдался теплым. По стране прокатилась волна инспирированных реакционными силами забастовок; отмечались бунты заключенных, выступления на побережье; были осквернены некоторые могилы; везде, где только можно, распространялись враждебные листовки, плакаты, брошюры; на производстве ощущались все более растущие потери. Но скупщик не принимал эти события близко к сердцу. У него-то было все, что нужно. Дела государства не имели отношения к его делам.
Свой сценарий он начал реализовывать около двадцати трех часов. Затворил окно, проверил, плотно ли закрыты двери. Затем начал методически крушить все в квартире: выбросил из поломанного шкафа на пол одежду и белье, перебил всю посуду, перевернул стол и стулья. Это он, впрочем, постарался сделать тихо и осторожно. Стащил с кровати постель, матрац разрезал и выпотрошил.
Когда комната стала выглядеть так, словно в ней буйствовал пьяный скандалист, Ураж вытащил из кармана нож, а из сумки — бинт. Потом снял перчатки, завернул свитер на левой руке и,
Из тюка, валявшегося в углу комнаты, Ураж вытащил две пары мужских ботинок, отличавшихся фасоном и размером. Теперь ему предстояло проделать сложную операцию — плохо исполненная, она могла испортить все дело. Крайне осторожно, стараясь не ступать там, где с каждой минутой все более темными становились пятна крови, он передвигался по комнате и кухне, и здесь и там на этих пятнах делал оттиски чужой обувью, извлеченной из тюка. Спустя некоторое время он оглядел свою работу и остался доволен: на полу отчетливо виднелись следы двух пар обуви — словно двое мужчин ходили здесь, не обращая внимания на кровь.
— А их было двое, вор и убийца, — пробормотал скупщик и тихонько захохотал. Он продолжал ступать на одних пальцах, пока не заболели ноги. Сделал дорожку «чужих следов» вдоль прихожей, носками в сторону двери. На лестнице отпечатки могли оборваться, исчезнуть. Поэтому он положил обе пары в сумку, добавив свои ботинки. Немного подумав, бросил в угол, между тюками с тряпками, паспорт Якуба Уража, предварительно сильно вымазав его кровью.
Порезанная рука словно онемела. Он поднял стул и сел передохнуть. Глазами шарил по квартире, пытаясь поставить себя на место милиции. Не упустил ли чего? Они должны быть убеждены, что на Якуба Уража напали, ограбили и убили. Ему не хватало только аргумента, ради чего убийцы забрали труп. Поэтому, может быть, следовало представить дело таким образом: Ураж был еще жив и обещал, что укажет тайник, где прятал деньги. Они его вынесли, посадили в машину. Поехали. Что дальше, посмотрим.
Он взял сумку, выключил свет. Было уже за полночь, за окном шел мелкий дождь. Ключи от своих искусно сделанных замков он швырнул на тахту, они ему были уже не нужны. Выходя из квартиры, двери оставил немного приоткрытыми. Бесшумно, в носках, сбежал по лестнице, через задние ворота прошел в соседний двор. В гараже, переделанном из старого сарая, был укрыт его зеленый польский «Фиат-125». Он осторожно вывел его на улицу, на окраине города прибавил газу.
Через час остановился у опушки леса. Берег реки здесь круто обрывался вниз, на шесть, может, на семь метров. Дождь перестал, вокруг ни души, не видно и огоньков машин — местность казалась вымершей. Он открыл багажник, достал чистую рубашку, серый фланелевый костюм, спортивные туфли, носки, галстук. Быстро переоделся, снятую с себя старую одежду сунул в сумку, где лежали три пары обуви. Окровавленную рубашку бросил на сиденье машины, чтобы оставить на нем следы крови. Но это ему не удалось: кровь уже засохла.
Он заколебался. Срывать бинты не хотелось, наносить новую рану — тем более. В конце концов он уколол палец и кое-как вымазал сиденья. Складывалось впечатление, что кто-то вез в машине только что зарезанных кур. Ключи он оставил в машине, выключил фары.
Положив в сумку два больших, приготовленных для этой цели камня, подошел к самому краю обрыва, размахнулся изо всех сил и бросил свой последний реквизит в реку. Булькнула вода, и снова наступила тишина. Он вернулся на шоссе. В пиджаке лежало все, что теперь могло ему понадобиться: паспорт на другую фамилию, деньги, пистолет, ключи от новой квартиры, документы на другую машину.