Очнись. Все боги - эгоисты
Шрифт:
Желание захватывает меня, бьёт в затылок, лишая сознания, но я по-прежнему не отключаюсь, тяжело дышу, зарывшись в тёмные волосы девушки, и втягиваю сладкий запах шампуня, купленного в прошлом мотеле, в лёгкие, наполняя себя. Прекрасно понимаю, что меня хватит ненадолго, а напористая натура Элизабет проникает сквозь всё моё существо, ведь сама дочь Артемиды, воспользовавшись моментом слабости, разбирается с ремнём, отправляя его на пол. Металлический лязг свидетельствует конец моего контроля, прощай, друг, я буду по тебе скучать сегодня.
– Ты серьёзно, охотница? – едва слышно шепчу. Меня очень легко спровоцировать, легко подлить бензина в костёр, отчего вспыхиваю в разы сильнее, чем раньше, затмевая рациональное мышление эмоциями и чувствами, вводимыми, словно наркотик, внутривенно. Введите мне, пожалуйста,
Вся моя медлительность и желание растягивать ласки напрочь отшибает одним лишь действием Фитч, из-за чего тут же припадаю к её шее, кусая выступающую сонную артерию, а потом ключицы, а потом зализывая следы от зубов, спускаясь ниже. Веду дорожку полуукусов-полупоцелуев всё ниже и ниже, останавливаясь у края джинсов. Смотрю исподлобья и наблюдаю за реакцией, что следует незамедлительно. Девушка приподнимается на локтях, собрав остатки сил, и смотрит в ответ дымчатыми зелёными глазами, а я усмехаюсь, отметив румянец на бледном лице. Что ж, я заставлю тебя покраснеть ещё гуще, дорогая.
С нетерпением дрожащими пальцами расстёгиваю пуговицу, затем разбираюсь с ширинкой, нарочито и дразняще медленно стягивая ткань сначала со стройных бедёр, а потом до конца, откинув в сторону. Звук падающей на пол одежды ласкает уши, но сильнее ласкают слух её стоны и сбитое дыхание, наполненное несоизмеримым с моим желанием. А глаза словно бы говорят: «чего ты медлишь, придурок, я хочу этого, как и ты».
Прочищаю горло, так как от хрипов оно начинает болеть, после чего ухмыляюсь, видя, что лицо девушки ещё больше заливается краской, ведь уже стягиваю с неё последний элемент одежды, вновь припадая к желанным губам, мучить которые готов вечно. Бунтарство и хмурость Элизабет теперь заменили смущение и легкая улыбка. Раньше бы она меня огрела чем-нибудь тяжелым, но прямо сейчас отвечает на поцелуй, приоткрывая рот и пропуская внутрь мой язык, проходящийся по ряду зубов, а затем щекочущий нёбо, отчего выдавливаю гортанный стон со стороны шатенки. Я до безумия волнуюсь, закрываю глаза, чтобы хоть на пару секунд отогнать беспричинную тревогу, а затем понимаю, что причина таки кроется в самой Фитч. Она девственница, чистейшая на свете, из-за чего мои руки перестают слушаться в желании поскорее самому избавиться от мешающей одежды. Облизываю губы, шумно сглатывая скопившуюся во рту воду, и вновь пытаюсь привести в порядок мысли, пытаюсь контролировать самого себя, наблюдая за тем, как обнажённая грудь вздымается со скоростью света. Чёрт возьми, Кастеллан, угораздило же тебя влюбиться в такую девушку.
Я и сам рядом с ней чувствую себя невероятно жалким, теряю свой многолетний опыт флирта и секса с девицами, ведь сейчас это нечто новое, как искусство, ранее не созданное человеком. Это наши чувства, эмоции, прикосновения и поцелуи складываются воедино, а назвать всё это занятием любовью как-то скудно и несправедливо по отношению к гамме ощущений. Часто моргаю, стягивая последнюю ткань, разделяющую нас, после чего осторожно провожу рукой по бедру Элизабет, едва ощутимо, ведь на данный момент боюсь причинить ей боль, я вообще боюсь дарить ей неприятные ощущения, а это – одно из самых сильных ударов по её телу.
Заглядываю в блестящие зелёные глаза и с присущей мне проницательностью пытаюсь выудить на поверхность неуверенность, хотя бы маленькую капельку, и мне хватит, чтобы остановиться и больше никогда не совершать подобного, вот только девушка полностью уверена в том, что происходит, уверена, что действительно этого хочет. Откашливаюсь, проклиная себя за последующие действия, и медленно вхожу в неё, прикрыв глаза и стараясь держать себя в узде, дабы не сорваться. Элизабет всхлипывает и вскрикивает, а я осыпаю её извинениями и поцелуями покрываю белое, как бумага, лицо, в попытках успокоить, снять боль как по волшебству, лишить её неприятных иголок внизу живота. Слёзы скатываются и впитываются в тёмные волосы, а блестящие дорожки солёной жидкости огревают меня тысячами палиц по затылку, заставляя ненавидеть себя, ведь причинил боль.
Осторожно беру её за руку, переплетаю свои пальцы с её, беспокойно наблюдая за её выражением лица. Закусывает нижнюю
– Эй, Эффи, - она так просила называть её, когда я пытался придумать ей уменьшительно-ласкательное имечко, - я здесь, рядом, пожалуйста, прости меня, извини, я правда не хотел делать тебе больно.
Понимающе кивает, открывая блестящие глаза, перестаёт мучить свои губы не сразу, а лишь спустя несколько секунд, пока я терпеливо жду, что неприятные режущие ощущения покинут её, превратившись в желание продолжить то, чему дано начало. Осознаю, что эта девушка изменила меня кардинально, перевернула весь мой мир, ведь с любой другой в прошлом я бы не стал церемониться и содрал одежду, а затем грубо вошёл, не обращая внимания на всхлипы. Я брал то, что хотел, но сейчас она взяла то, что хотела. Меня.
Наконец-то Элизабет растягивает губы в лёгкой улыбке, оповещая, что всё проходит, чему несказанно рад. С облегчением выдыхаю, нависая над ней, и нежно касаюсь искусанных губ своими, делая первый толчок и вырывая негромкий стон, вот только по-прежнему больно, по-прежнему лезвия разрезают всё внутри, а я ищу способы отсрочить и избавиться от этого. Извиняюсь тысячу раз перед тем, как ещё раз повторить действие, втянув опьяняющий запах её кожи. Я хочу, чтобы не только мне было приятно, но и ей, поэтому ещё пара толчков вышибают неприятные ощущения из сознания девушки, а мои движения начинают дарить незабываемое наслаждение.
Всё это время, при каждом всхлипе, я задерживал дыхание, боясь, что даже вдох доставит ей мучительные рези, а сейчас, абсолютно позабыв про осторожность и пока что медленный темп, ускоряюсь, попутно покрывая рваными поцелуями шею и ключицы. Эффи по-прежнему морщится, но постепенно входит во вкус, наслаждается каждым новым движением и вскоре начинает издавать непристойные звуки, взрывающие во мне бомбы. Она хоть знает, что вообще творит со мной?
У меня внутри столько ненависти и омерзительных словечек в свой адрес за то, что сделал, а ещё там же рядом теплится наслаждение и удовольствие, страсть и рваность прикосновений. Закрываю глаза, тяжело дыша от скорости толчков, сжимаю кофейные кудри в кулаке, но не тяну. Наше сердцебиение переплетается, становится единым, кричит в унисон о наших чувствах. А мы сами становится одним целым, соединяем тысячи осколков нашего существа в прекрасную картину, которой так и хочется наслаждаться каждый день, из-за чего вновь теряю контроль, начиная двигаться резче, сильнее, чуть ли не вдалбливаясь в хрупкое тело. Я по-другому не умею, но через несколько секунд замираю, делая каждый толчок нежнее, медленнее, ведь чувствую себя рядом с дочерью Артемиды совершенно другим, словно она подходит ко мне и снимает маску с моего лица, говоря без слов: я приму тебя настоящим, только не прячься за этим некрасивым куском тьмы. Вся эта напускная грубость и жёсткость остаётся в прошлом с теми девушками, которые разделили со мной не одну постель, но так и не нашли места на ночлег в сердце и памяти. Все их лица были одинаковыми, и сравнивать оригинальность внешности Фитч с ними – жестоко и подло.
Нависать, не прилагая усилий, над Элизабет становится испытанием, так что, обхватив её талию, проведя по выпирающим рёбрам, сажусь на кровати, чуть рыкнув от ощущений, пронёсшихся электрическими зарядами по венам. Она сводит меня с ума, заставляет всё моё существо сгорать изнутри. Моё сердце едва выдерживает ритм, а лёгкие вот-вот порвутся на мелкие кусочки. Прикусывая кожу на шее девушки, приподнимая её и вновь опуская, отчего сам начинаю издавать тихие еле слышные стоны удовольствия, прикрываю глаза, отдавая ей контроль, но, в конечном итоге, мне это слишком быстро надоедает, поэтому возвращаюсь обратно в исходное положение и напираю всем своим телом, вырывая глухие и уже более громкие стоны, смешанные с вскриками, ведь толчки приобретают силу, но не теряют своей нежности. Когда она издаёт очередной звук, ласкающий мой слух, у меня перед глазами взрываются фейерверки, а вены сгорают так, словно наполнены керосином. Всё моё тело – сплошной огонь, и я просто не способен соображать, совершая такие действия, о которых и мечтать не смел, считая, что Фитч это не понравится.