Ода абсолютной жестокости
Шрифт:
Он делает паузу, и тогда я говорю:
– Я знаю.
– Ты знаешь, потому что тебя учили. Но подобных тебе единицы. Почти никто этого не знает.
Он причмокивает губами.
– А теперь скажи, Риггер, что должен делать человек, который становится смертным?
Я говорю первое, пришедшее на ум.
– Мстить.
– Нет, – он качает головой. – Мстить – это глупо. Это тратит время впустую, а у смертного времени совсем немного. Кроме того, кому мстить? Тем, кто сделал его смертным? А если это произошло само собой? Неверно, Риггер. Попробуй ещё раз.
Я думаю. Предположим, я знаю, что умру через
– Успеть, – говорю я.
Старик улыбается.
– Молодец, Риггер. Не зря выбрали тебя.
Я не решаюсь спросить, для чего меня выбрали.
– Я уверен, Риггер, что ты считаешь меня жестоким после того, как увидел наши казематы. Но их придумал не я. Их придумал Император Аонга много сотен лет назад. Он был очень жестоким человеком. Многие из хитроумных машин в наших казематах – это его рук дело. Он лично изобретал эти машины. Он кроваво подавлял восстания и жестоко расправлялся с предателями. Он не щадил пленных. Ты думаешь, камеры и пыточные – это страшно? Он бросал людей в ямы, заваливал камнями, а поверх заливал сцепляющим раствором. Представляешь? Все его хранилища до сих пор не нашли. Где-то там, под землёй, существуют люди, которым сотни лет нечем дышать, но они не могут задохнуться, потому что они бессмертны.
Он снова делает перерыв.
– Он вмуровывал людей в камни и спускал на дно реки. Они до сих пор там. Они открывают глаза утром, вдыхают воду и снова умирают до следующего утра. Представляешь, Риггер? Он вмуровывал своих врагов в днища фекальных ям. Представь себе, Риггер.
Он продолжает.
– Так вот, Риггер. Я так не смог. За восемьдесят четыре года я распустил империю. Если Фаолан нападёт, от нас ничего не останется. Моя регулярная армия спивается в городских кабаках. Цены в городе нещадно растут, а товар портится. Моя жизнь, Риггер, прошла впустую. Потому что мне не хватило силы воли, жестокости. Когда я стал императором, мне казалось, что нужно развлекаться. Ведь было так мало времени. Вокруг меня были тысячи женщин, вокруг меня было всё, что душе угодно. Я не обращал внимания на государственные дела. Женщины и страх за жизнь – вот всё, что было вокруг меня. И я этим жил, жил столько лет.
Он поднимает руку, слуга подносит ему чашу с какой-то жидкостью. Император пьёт. Затем продолжает.
– У императора всегда есть преемник наготове. На всякий случай. На случай, если Император погибнет внезапно. Но если у императора есть время, он выбирает себе преемника, который лучше всего подходит к сложившейся ситуации. Ты знаешь все наши проблемы: обнаглевшее быдло, восстающие провинции, недовольные чиновники, постепенно загаживающиеся города. Для решения этих проблем нужна твёрдая рука.
До меня начинает доходить. Хотя кое-что мне непонятно.
– Ты догадываешься, Риггер, не правда ли? – Император смотрит мне в глаза. – Я выбрал тебя. Сначала я думал, что императором может стать Киронага, но он оказался слабее. Он мягче. Он умнее. И потому – слабее. Ты жесток, Риггер. Ты бездумно и слепо жесток. Империя требует жестокого императора. Нового Аонгу, который будет жечь и пытать. Который натянет Империю как струну и ударит ей по Фаолану раньше, чем Фаолан соберётся ударить по нам.
– Я бессмертен, – говорю я.
Старик смотрит на меня внимательно.
– Киронага
Пауза.
– Ты думаешь, что тебя тренировали просто так? Тебя тренировали только с одной целью. Точно так же тренировали раньше Киронагу. Ты не должен пропустить ни одного удара, потому что твоя рана не заживёт наутро. На месте отрезанной ноги не вырастет новая. Ослепший глаз никогда больше не будет видеть. Смерть будет для тебя концом.
– Я бессмертен.
– Ты стал смертным полчаса назад, когда Кракра, человек в чёрном, произнёс заклинание mortirum перед тобой, выпившим яд жизни. Кракра смертен, потому что использовать mortirum могут только смертные. Ты получаешь неограниченную власть. Ты сможешь убить того, кого захочешь, – навсегда. Яд жизни, mortirum, и всё. Остаётся добить, а это ты умеешь. Если же произнести mortirum над мёртвым телом, достаточно капли яда жизни, влитого в уста мертвеца, чтобы он больше не встал.
Я вспоминаю слова Киронаги по выезде из разбойничьего леса: «Погони не будет, точно не будет». Он не просто убил их, чтобы пройти. Он не поленился произнести mortirum над каждым, чтобы они больше не поднялись.
– Ты смертен, Риггер. У тебя нет выбора.
Я смотрю на свои руки. Они нисколько не изменились. Те же самые руки.
– Точнее, выбор у тебя есть. Ты можешь стать Императором. Сразу после моей смерти, а она не за горами, один-два дня осталось, не более. А можешь не становиться. Можешь вернуться в свой Санлон и умереть там, потому что вне этих стен смертный в мире бессмертных долго не проживёт.
Я встаю. Слуги дёргаются, но старик останавливает их движением руки.
– Когда ты выйдешь отсюда, Риггер, ты должен будешь решить. Завтра ты дашь мне ответ. Точно так же, как и сегодня, ты пройдёшь через эту дверь и ответишь мне.
– Кто станет Императором в случае моего отказа?
– Файлант. Он будет плохим императором. Таким же, каким был я. Но он знает цену и готов её заплатить.
Он все врали мне. Все – от первого до последнего. Врал Киронага, врала Рита, врала Иллима, врал Файлант и все берсерки.
И тут я понимаю, что в ту ночь, когда я, утомлённый после первого дня занятий на тренажёрах, сел на скамью во дворе, я разговаривал с Императором. Год назад он ещё передвигался на своих ногах.
– Вартах, – говорю я.
– Да, – отвечает старик, – это моё имя.
– Скажи мне, – спрашиваю я, – что будет с теми, кого я знаю. Что будет с Бельвой, моей женщиной? Что будет с Жирным, наместником Санлона? Что будет с Файлантом?
– Твоя женщина уедет в Санлон. Ты никогда не сможешь туда вернуться. Ты сам понимаешь, что никто не должен знать о том, что ты смертен. Об этом знают только несколько приближённых слуг, Кракра, Цикра, четырнадцать берсерков и Рита. Рита – это твоя императрица. Так же, как она была моей императрицей.