Ода абсолютной жестокости
Шрифт:
Монгол что-то рассказывает.
– …ну, я тогда – раз! – под мышку ему. А он пониже меня будет, так я в три погибели согнулся, чтобы проскочить. Но у него плечи широкие, как раз пролез. Он-то и не ждал, что я так хитро сделаю. Пока он разворачивается, я ему по ноге – вслепую. Мог и не попасть, бил-то назад. Попал – ого-го! Сухожилие перерезал. Он на одну ногу упал, но в ответ мне алебарду в спину запустил. Она у него сверху с таким штырём! Я чувствую, всё, помираю. Разворачиваюсь и просто с размаху опускаю алебарду. И всё, точно по шее попал. Начисто
Это он говорит о том, как позавчера победил алебардиста из провинции Синтик. Синтик привёз трёх бойцов: гиганта с кистенями, алебардиста и Лезвие. Гигант сражался против человека Чиргаша. Тот метал ножи, как и я. Гигант просто подошёл к нему – с десятью ножами, торчащими из тела – и раскроил голову. А потом как ни в чём не бывало пошёл за кольцом победителя. Взял кольцо, зашёл в комнату для отдыха, упал и умер.
А Монгол бойца Синтика победил. Это – вопрос престижа. Жирный борется с Синтиком за сферы влияния.
Теперь – моя очередь.
Монгол поворачивается ко мне:
– Как настроение?
– Нормальное.
– Как всегда, холоден, – говорит Карра. – Ты бы, Чинч, хоть раз себя в грудь ударил для поднятия боевого духа, или, например, кого из зрителей прирезал.
Я криво усмехаюсь. Карра очень любит подбежать к трибуне и воткнуть свой меч, лёгкий и тонкий, точно в глаз какому-нибудь бедолаге. Который, между прочим, заплатил деньги за то, чтобы в этот день находиться на трибунах.
Смотрю через дверь на арену. Видно плохо, потому что комнату и место действия разделяет ещё и коридор. Этот бой – последний на сегодня. Перед ним – получасовой перерыв. Сейчас арену готовят к моему бою.
Дверь открывается, и я оказываюсь нос к носу с Катиной. Она выполняет обязанности Пантеры, когда тот бьётся сам или не может выйти по объективной причине. Катина следит, чтобы гладиаторы вовремя выходили на арену. Чтобы не дрались между собой в «гримёрной».
Монгол достаёт откуда-то флягу, делает вид, что чокается с Катиной, и опрокидывает в себя содержимое. Катина упирает руки в бока.
– Если бы это был твой бой, ты бы до него не дожил, – говорит она. – Я бы затолкала тебе в задницу твою флягу вместе с пойлом…
Монгол смеётся.
– Ничего, я бы и через задницу всё вылакал!
Катина не может сдержать улыбку.
– Чинч, ты как?
– Готов.
– Ты выходишь первым. Машешь руками, разогреваешь толпу. Когда толпа пустит слюни, выпускаем Лезвие. Ты его видел?
– Откуда? Он не дрался на этих играх.
– У него под кожу вшиты металлические пластины. Кое-где заострённые. И у него сумасшедшая реакция. Ты его не побьёшь, мне кажется. Продержись, сколько сможешь. Кинжалами ты его не сделаешь, отобьёт. Я не уверена, возьмёт ли его меч.
Я смотрю на Катину свысока. Это не просто: она чуть выше меня.
– Меня зовут Чинчмак, – говорю я. – Я выиграю.
Катина отшатывается.
– Ты напомнил мне интонацию
– Риггера.
– Да.
Я злюсь. Очень злюсь. Риггер везде. И даже тут – его призрак.
Я отодвигаю Катину и иду к выходу.
– Стой, – говорит она, – ещё не время. Ещё не всех пропустили на трибуны.
Мне плевать. Я выхожу на арену. Глашатай только укрепляет свой огромный витой рупор на подпорке. Он видит меня и начинает работать лихорадочно, думая, что опаздывает. Кто-то из зрителей тоже меня замечает.
– Толстяк! – раздаётся крик.
Я ненавижу, когда меня так называют. Хорошо, что кто-то это знает. Второй крик уже звучит как:
– Чинч!
Толпа начинает скандировать. Служители бегают по арене и укрепляют факелы на её стенах. Факелов много, мне кажется, что всё вокруг светится.
Сейчас арена – это не просто песчаный круг. По центру – деревянный помост высотой около двух метров. По углам – факелы. С двух сторон на помост ведут лесенки.
Раздаётся рёв глашатая.
– Все здесь?
– Да-а! – ревёт толпа.
– И главное! Здесь! Среди нас! Первый гладиатор! Представитель провинции Санлон! Метатель ножей! Чинчмак!
Я взлетаю на помост. Толпа взрывается. Она скандируют моё имя. Я развожу руки в стороны, точно пытаясь обнять всю эту человеческую массу.
До боя ещё есть время. К глашатаю подбегает какой-то парень, шепчет тому на ухо. Глашатай кивает и продолжает:
– Ну что же! Гладиаторы готовы! С другой стороны! Гладиатор из провинции Синтик! Человек-бритва! Непобедимый убийца! Стальной монстр! Лезвие!!!
При каждом новом эпитете толпа ревёт с новой силой.
И тогда я вижу своего соперника. Он поднимается на помост медленно, вальяжно, аккуратно. Он очень высок: более двух метров. Литые мускулы, система перекрученных жил. Но при этом он кажется изящным, грациозным. В свете факелов его чёрная кожа сверкает, точно намазанная маслом. Вероятно, она и в самом деле намазана.
Но ещё ярче сверкает металл. Сначала мне кажется, что это одежда, но затем я понимаю, что он абсолютно обнажён, за исключением набедренной повязки. В его грудь, в руки, в ноги вшиты пластины металла. На животе – острые стальные рёбра. Гребень на голове – это не волосы, это серповидное лезвие. Это не человек, а стальной механизм.
Он разводит своими длинными руками, и я вижу лезвия на запястьях, на рёбрах ладоней. Я замечаю пятисантиметровые стальные когти.
Он давно не проигрывал. Много лет. Потому что если он умрёт, он проснётся утром без всей этой красоты.
Сегодня он умрёт, говорю я себе. Хотя сам в это не верю. Я не могу себе представить, что можно предпринять против этой бронированной машины. Он скалится в улыбке, и я вижу заостренные металлические зубы.
Я – гладиатор. На арене я убиваю. Иногда жестоко, иногда не слишком: как получается. Вне арены я живу обыкновенной жизнью. Я сплю с женщинами, я люблю вкусно поесть, я – человек со всеми присущими ему проблемами и слабостями.