Ода абсолютной жестокости
Шрифт:
Бельва поднимает глаза.
– Тебе не скучно без Риггера? – спрашиваю я.
– Нет, – отвечает Бельва. – Совсем не скучно.
В её голосе – холод. Наверное, ей слишком часто задают подобный вопрос, потому что она красива. А может быть, наоборот, слишком редко, потому что боятся Риггера.
– Бельва, – говорю я, – если Риггер не вернётся…
Она перебивает.
– Риггер вернётся. И обязательно задаст мне вопрос, не приставал ли кто-нибудь ко мне в его отсутствие. Я могу ему ответить, что никто. Что всё в порядке. А могу сказать, что гладиатор
Я киваю.
– Хорошо. Я понял.
Прохожу мимо. Я всё ещё чего-то не понимаю.
Условно я называю этот день последним днём. Для кого он станет последним – неизвестно. Может быть, для меня. Может быть, для Вепря. Может быть, для Жирного. Но для кого-то безусловно станет.
Вчера я сказал Лорне, что не хочу её видеть в эту ночь. Я постарался объяснить ей это достаточно корректно. Кажется, она не обиделась.
Я смотрю в потолок и думаю, зачем мне всё это надо. Неужели мне не хватает той жизни, которая у меня есть? Неужели жажда власти – это навсегда, это неискоренимо из человеческого разума? Я похож на человека, который сам в себя целится из арбалета, но боится спустить рычаг, потому что не уверен в том, что это принесёт выгоду.
У дверей дома меня встречает Носорог.
– Доброе утро.
– Угу, – я хмыкаю что-то неопределённое.
– Жирный хочет тебе что-то сказать.
– Пошли.
Мы идём к усадьбе, но внутрь войти не успеваем. Навстречу нам появляется сам Жирный со стандартной свитой: телохранители, Мартилла, Кость.
– А, Чинчмак. Ну что ж, ты голов?
Он широко улыбается.
– Да, – говорю я. – Готов.
– Ко всему?
– Ко всему.
– Тогда поехали. Сопроводишь меня до арены.
Мы идём к конюшне. Партизан выводит конец. Для Жирного – огромного рыжего скакуна, для остальных – чуть попроще и поменьше. Жирный на удивление легко запрыгивает на коня. Бывают такие люди. Они толстеют, рыхлеют, всё, что угодно, но в любом случае остаются великолепными наездниками, как их не крути.
Кость выглядит на лошади странно. Она похожа на живой скелет, и Партизан подбирает скакуна ей под стать, худого и довольно страшного. Ей, по-моему, безразлично.
Мой скакун – серый в яблоках. Люблю такой окрас. Просто люблю, и всё, особых причин нет.
Мы выезжаем на дорогу. Впереди – я и Жирный.
– Говорят, ты навещал Скволла… – говорит он.
– Старые знакомцы.
– Знаю. Что-нибудь выяснил о Вепре?
– Нет. Скволл сказал, что тот прибудет сегодня своим ходом.
– Если он может прибыть незаметно, значит, не такой уж он и страшный.
– Может быть.
Жирный ускоряется, жестом показывая остальным не догонять его. Он хочет поговорить со мной.
– Вчера мы со Скволлом ужинали, – говорит он. – И беседовали на различные темы. За одну политическую уступку Скволл готов сдать бой.
Это что-то новенькое.
– За что?
– Это не важно. Земли на севере. Они сейчас нейтральные. Там царит хаос и постоянная война
– Вы можете сделать это, даже если бой будет честным.
– Ты не понял, Чинч. Я поставил такое условие. Вепрь сдаёт бой. Я присоединяюсь к Скволлу.
– Скволл может сделать аналогичное предложение Угарту.
– Вряд ли. Угарт не согласится ни под какими условиями. Он слишком самоуверен.
– Что нужно делать мне?
– Биться. Просто биться в полную силу. Не удивляйся, если Вепрь окажется не таким сильным, каким его все рисуют.
– Я понял.
Жирный одёргивает коня и снижает скорость. Я тоже.
Мы въезжаем на территорию арены в молчании. Жирный кивает мне. Я оставляю лошадь слугам, а сам иду в помещение для гладиаторов. Оттуда появляется Болт и дёргает меня за рукав.
– Пошли, – говорит он.
Мы спускаемся по лестнице и попадаем в подземную часть комплекса Арены.
– Я договорился со стражниками, нас пустят.
Мы минуем стражника-алебардиста в кожаной одежде. Коридор становится уже, а затем внезапно расширяется и превращается в зал. Стены в зале каменные: это обработанная камнетёсами пещера естественного происхождения. К стенам прикованы рабы. Кто-то поодиночке, кто-то целым скопом. Когда они нужны для работы, никто их не расковывает. Их «отстёгивают» от стены и ведут на место работы сцепленными между собой. Рабы нужны довольно часто. Копать ямы и котлованы, строить здания, работать на добыче угля и руды. Это – «местные» рабы, используемые изредка для здешних нужд. Гораздо хуже тем, кто попал в рудники: они работают всё время – под кнутом и нагайкой.
Те, кто замечает нас, встают. Стражников нет.
Мы проходим через зал. Между этим и следующим помещением – небольшой коридор с ответвлением. Мы сворачиваем и оказываемся в подобии кладовой. Тут хранятся лишние кандалы и цепи.
– Слушай, – говорит Болт. – Всё по плану. Всё в порядке. Бой начинается. Через минуту – взрыв. Главное – чтобы ты продержался. До рассвета остаётся пять часов. Мы сразу отключаем Жирного и всё его окружение, всех гладиаторов – под их трибуной особо мощный заряд – и большую часть публики и быдла. И дворовых. Сколько у нас гладиаторов?
– Как и было, восемь.
– Немного. А у Скволла?
– Вся его свита умеет сражаться. Ещё двадцать человек.
– Плюс рабы, плюс сочувствующие крестьяне и дворовые. Людей Жирного после взрыва должно остаться не более двадцати человек.
– Должно.
– Ну и Вепрь. Не знаю, что он такое, но он, говорят, стоит сотни. Главное, чтобы он понимал, кого можно убивать, а кого нельзя.
– Он будет действовать только по приказу Скволла.
– Хорошо. Голова-с-Плеч сказал, что казематы подготовлены. Тех, кто не наш точно, – в камень. Остальных – в кандалы сюда. Будем проводить индивидуальные беседы. Наши гладиаторы всё знают?