Одержимость Фенрира
Шрифт:
Муж коротко вздыхает, мои пальцы опаляет горячее дыхание, коснуться его губ не успеваю. Отдёргиваю руку. Решаю, что, наверное, лучше не испытывать судьбу. Нам и правда ехать, а я уже не в силах пошевелиться.
Вот что теперь делать? Будить? Жалко. Хочется просто лежать, никуда не вылезать из нашего уютного гнёздышка в белых простынях, и смотреть, как он спит. Правда, спит слишком заразительно… пожалуй, так и я тоже скоро…
***
Просыпаемся оба лишь под вечер.
Переглянувшись, тянемся друг к другу. Молча, как два заговорщика, набрасываемся, и я не знаю, поцелуи это ещё, или уже укусы. Мы спешим
В общем, спустились в трапезный зал за руку, переплетая пальцы. Рыжая смотрела на наши ладони, не скрывая зависти, но мне уже было всё равно. Да, я счастлива! И не собираюсь из-за этого стыдиться. Моё счастье куплено дорогой ценой. Никому не пожелаю столько боли и одиночества, которые я испытала.
Муж отдал хозяйке запечатанное письмо, договорился о гонце. Заплатил золотом, попросил отправить двоих. Предупредил, что вождь Таарна ждёт это послание, и если он узнает, что его не доставили, а деньги просто прикарманили, кому-нибудь отгрызёт голову.
Говорил это очень тихо и очень спокойно. Вот только во рту удлинились клыки, сверкнув в пламени очага, на котором поджаривался поросёнок. И хозяйка побледнела, как полотно. Долго кивала и раскланялась, угрожая вывалить свои достоинства не всеобщее обозрение, и поспешила поскорей ретироваться, искать подходящих гонцов. Наверное, теперь ей уже не хочется так уж сильно на моё место, мстительно подумала я. И с удовольствием придвинулась ближе к своему Волку.
Мне вообще всё время хотелось его касаться.
Есть такие цветы, которые всё время тянутся к солнцу, поворачиваются за ним, а на ночь закрывают лепестки, потому что без солнца им не нужно ничего, не нужен свет других светил. Кажется, со мной так же.
После позднего завтрака, который, учитывая вечерний час, скорее можно назвать ужином (Фенрир убеждал меня, что «когда проснулся, тогда и завтрак»), мы всё же покинули таверну.
Хозяйка к тому времени притащила тёплую одежду для меня, которую раздобыла где-то в деревне по приказу Фенрира – крестьянское платье из тёплого и грубоватого домотканного льняного полотна, парочку нижних юбок для тепла, тяжеленные ботинки на овечьем меху, которые оказались мне, правда, великоваты, и в придачу тёплый плащ с капюшоном, практичного тёмно-серого цвета.
Думаю, деревня озолотилась на моём муже. Правда, не то, чтобы местные сильно огорчились, когда странный чужак, хищно оглядывающий окружающих тяжёлым предупреждающим взглядом, наконец, убрался. Скорее, выдохнули с облегчением.
К сожалению, в деревне не нашлось ни одной карты.
Фенрир попытался по памяти восстановить примерный путь до Гримгоста. Я помогала, тщательно воспроизводя то, что помнила с детства. Мы вместе долго рисовали крошками на столе очертания крупных рек, которые мы дружно решили на всякий случай огибать. Для этого достаточно было забрать ещё немного влево, на запад. Конечно, так получался изрядный крюк. Но мы согласились
Странное происшествие с бешеной ядовитой рекой никак не давало мне покоя.
Места, которыми мы должны были продвигаться, считались совсем дикими. Но даже это казалось меньшим риском. В конце концов, что может угрожать мне рядом с моим Волком?
Правда, это означало также, что на много дней пути нам не встретится ни одной таверны и приличной постели. Вот это удручало больше всего. Кажется, я входила во вкус. Мне ужасно нравилось быть женой. Конечно, я понимала, что у нас сейчас «медовый месяц». И впереди будет немало трудностей. Но муж меня даже слишком баловал и обращался со мной так осторожно и бережно, словно я была величайшая драгоценность, такая хрупкая, которую одно неверное движение может разбить. Иногда мне приходилось специально дразнить его, чтоб взыграл снова тот дикий, неукротимо бешеный нрав, который я особенно любила.
Это были упоительные дни.
И ещё более упоительные ночи.
Мы мчались всё дальше на Север. Бескрайними степями, лишь изредка расцвеченные перелесками. Огромной холмистой долиной, раскинувшейся между Таарном и Вечными горами. Где на много дней пути почти не встречалось человеческого жилья. Суровые места. Прекрасные в своей первозданности.
Муж нёс меня на спине. Гигантский волн тащил не только меня, но и наши запасы пищи и воды, закупленные ещё там, в таверне. Когда они стали истощаться, он принялся охотиться. Ночами мы разводили костёр, и я засыпала, прижавшись к тёплому волчьему боку.
Обычно это случалось очень не скоро.
Мы как одержимые не могли насытиться друг другом.
И ночи… эти бесконечные, пьяные ночи, когда только звёзды были свидетелями нашей страсти – я не могла бы найти слов, чтобы описать, какой глубокий след выжигали они в моей душе. Я горела всё ярче, вспыхивала всё быстрее. Всё лучше училась языку любви – тому, как без слов сказать мужчине, как сильно я его люблю. И как сильно благодарна за то, что он научил меня впервые по-настоящему жить.
***
Стало ощутимо холодать, когда на исходе второй недели мы оказались в каких-то совсем уж диких и неприютных местах.
Вот уже несколько дней шёл снег, заметал горизонт, сколько хватает глаз. Слепил, бил в лицо тяжёлыми хлопьями.
Фенриру это очень не нравилось.
Я чувствовала, как напряжён Волк. И мне тоже невольно передавалась его тревога. Шерсть дыбом, глухое клокочущее рычание то и дело рвалось из мощной грудной клетки.
Сидя на его спине, я вглядывалась в круговерть там, впереди. Мне казалось, что я вижу очертания чего-то массивного и чёрного. Неужели уже горы, наконец-то? Мне не терпелось увидеть свой новый дом.
Но мой Волк отчего-то встал, как вкопанный. И повернул направо. Подальше от направления, в котором были те горы. Или скала? Пока было непонятно.
Ветер взвыл, ударил нам в спину. Он словно пытался сбросить меня, сорвать с его спины и унести. Так продолжалось битых полчаса. Волк упрямо шёл вперёд, грудью и наклонённой головой прошибая метель, которая превращалась в настоящий буран, со злостью завывающий над нами. Мне пришлось потуже затянуть плащ, надвинуть капюшон на лицо и пригнуться, вцепиться в волчью шерсть замёрзшими пальцами, но всё равно было ужасно неуютно. А потом…