Одержимость
Шрифт:
— Доброго здоровья, — пожелал тренер уже закрывшимся дверям. — Итак… — Он несколько раз перебежал глазами с Гордеева на Брусникину и обратно и в конце концов остановился на Брусникиной. — Итак, я не стану спрашивать, чьи именно интересы вы намерены защищать. Меня, собственно, это не касается. Но Болотников действительно жаловался после одной из проигранных партий, что в какой-то момент испытал состояние, близкое к погружению в транс, к гипнозу или еще чему-то подобному.
— Он настаивал, что именно компьютер вызвал это погружение в транс? — спросил Гордеев.
— Он
— А Мельник? Он жаловался на что-либо подобное?
— Разумеется, нет, иначе мы ни за что не согласились бы на продолжение матча.
— Не жаловался вообще, — продолжал допытываться Гордеев, — или не жаловался до смерти Болотникова?
— Константин, вне всякого сомнения, погиб по той же самой причине, что и Болотников! И можете передать своему начальству, спевшемуся с Development Comp.Inc., что мы этого так не оставим! — сорвался Мовсесян, но очень быстро овладел собой и уже более миролюбиво подвел черту: — У меня очень мало времени, и вообще, я считаю разговор исчерпанным.
Они молча спустились в холл, молча уселись в машину Гордеева. Брусникина почему-то второй день была без машины. К Болотникову, вернее, его вдове, нужно было ехать на Кожевническую улицу — недалеко, но по заснеженным улицам ехали минут двадцать. И за всю дорогу оба не проронили ни слова. Только перед самым подъездом Брусникина, вдруг остановившись, поинтересовалась:
— Вы курите, Юрий Петрович?
— Да, а что?
— Ну так закуривайте. А пока будете курить, мы подумаем, как вести себя с Гончаровой. А то стоять на морозе просто так перед чужим подъездом глупо.
— Глупо стоять, давайте сядем. — Гордеев кивнул на застеленную картонками поверх снега лавочку. В машине ему действительно хотелось курить, но после такого настойчивого предложения напрочь перехотелось.
— Да ладно уж, — брезгливо поморщилась Брусникина. — Собственно, я хотела услышать ваши выводы из услышанного от мальчика и Мовсесяна. Вас так возбудила фраза «эта чертова груда железа пыталась влезть мне в мозг», как будто вы не знали об этом заранее. Болотников, по-вашему, все-таки сумасшедший? Был сумасшедшим?
— Вряд ли. То есть эти его слова можно, наверное, расценить как начало психического расстройства, которое могло стать причиной самоубийства…
— Но вы так не думаете?
— Нет. Раньше думал, теперь — не думаю.
— Почему?
— Потому что погиб еще и Мельник, который ничего подобного не говорил.
— Значит, оба покойника были психически здоровы, правильно я вас поняла?
— Да. Более того, думаю, Болотников мог тогда высказаться абсолютно честно и без всяких преувеличений, компьютер вполне мог каким-то образом на него влиять…
— Даже довести до самоубийства? — насмешливо переспросила Брусникина.
— Да.
— И Мельника тоже компьютер порешил?
— Почему бы и нет? Просто у Мельника психика устроена немного не так, как у Болотникова. Болотников сразу понял, что происходит
— Вы фантазер, Юрий Петрович, — хмыкнула Брусникина.
— Совсем наоборот, — пожал плечами он. — Вы сами спросили, что я думаю, я совершенно честно вам ответил. Но я при этом не собираюсь немедленно докладывать Воскобойникову и предъявлять обвинения разработчикам «Владимира I», поскольку мои выводы основаны на очень небольшом количестве фактов. Появятся новые факты, возможно, придется пересмотреть и выводы.
— А как вам выпад Мовсесяна о том, что Шахматная федерация спелась с Development Comp.Inc. и собирается спустить все на тормозах?
Это что, провокация, прикинул про себя Гордеев, Воскобойников сомневается в его лояльности? Или после второй смерти Шахматная федерация и Development Comp.Inc. действительно спелись?
— Мовсесян меня порадовал, — ответил Юрий Петрович, сделав вид, что не понял глубинной сути вопроса. — Если его так легко вывести из себя, будем этим пользоваться и узнаем много интересного, согласны?
— Абсолютно.
Брусникина вошла первой, взяла вдову за руку и тихо сказала:
— Лерочка, дорогая, еще раз примите мои соболезнования. Это все ужасно. Вы не представляете, как я вам сочувствую.
— Да-да, вы звонили, — едва кивнула Гончарова, глядя мимо Брусникиной — на Гордеева. — Из шахматной федерации? Не помню, как вас?..
— Гордеев Юрий Петрович.
— Конечно-конечно, раздевайтесь, проходите. — она высвободила руку, протянула ее Гордееву, едва коснулась его ладони холодными пальцами, грациозно развернулась, тряхнув волосами, и крикнула куда-то в глубь квартиры: — Стас!
В дальнем конце коридора показался крупный упитанный господин в строгом костюме и домашних шлепанцах, молодой, лет двадцати восьми, не более, с мятым недовольным лицом; он разговаривал по мобильному телефону, раздраженно стиснув его в ладони и отстранив подальше от уха.
— Да ни хрена! — произнес он громко и с прононсом, не заботясь о том, что привлекает всеобщее внимание. — Ты меня понял?! Не дай бог!
— У нас очень деликатный вопрос, — понизив голос, заметила Брусникина. — Если вам сейчас неудобно, давайте мы придем в другой раз, в любое время, когда скажете.
— Ни в коем случае. Никакого другого раза! — резко возразила вдова и, обернувшись, окликнула господина с мобильным телефоном: — Стас, прими людей! — затем, встретившись взглядом с Гордеевым, смягчилась и добавила: — проходите, пожалуйста. Подождите несколько минут, я угощу вас тибетским чаем. — Уже скрывшись наполовину в кухне, она остановилась, сочтя нужным объясниться: — Стас — друг Богдана по шахматам, и вообще по деловым вопросам, он в курсе. Больше, чем я.
Брусникина и Гордеев следом за Стасом прошли в голубую гостиную: голубые стены и потолок, голубой ковер, голубые шторы, голубая мягкая мебель, серебристые телевизор и музыкальный центр тоже отсвечивали голубым из-за приглушенно-голубого света люстры.